Шарль-Огюст получил от отца довольно крупную сумму денег для ведения хозяйства на рошской ферме (закупка инвентаря, семян и т. п.). Кюиф-старший счел это своей обязанностью, ведь для Витали он сделал очень много, и сын имел право рассчитывать на помощь отца; старик полагал теперь, что может наконец отойти на покой. Но, к его огорчению, негодяй снова стал пить и так грубо обращался со своей женой, что ей пришлось вернуться к родителям. Оставшись один, Шарль-Огюст завел привычку заставлять своих гостей — иногда, похоже, под дулом винтовки — напиваться с ним до полного изнеможения; скандал следовал за скандалом. Знал ли о подобных выходках Кюиф-старший? Трудно сказать, но он был не из тех, кто может сносить такое, и скорее бы отправился обратно в Рош восстанавливать почти разоренную сыном ферму. Однако скоро стало ясно, что его присутствие в Шарлевиле совершенно необходимо — медовый месяц наших молодоженов был очень короток, и 1 мая 1853 года капитан Рембо должен был оставить уже беременную жену и вернуться в расположение своей части под Лионом.
Через девять месяцев после свадьбы, 2 ноября 1853 года у Витали родился мальчик; его назвали Жан Николя Фредерик и отдали кормилице из Мезьера. Отец ребенка в это время гарцевал на лошади в окрестностях Романа, Анноне и Баланса.
В начале 1854 года капитан получил отпуск и приехал в Шарлевиль. Должно быть, он был рад прижать к себе сына, но тем не менее быстро понял, что терпеть не может детей, хоть это и не помешало ему сделать следующего ребенка.
В том же 1854 году капитан получил орден Почетного легиона; в Роше тем временем дела шли все хуже. Шарль-Огюст почти уже промотал деньги отца, когда на ферме неожиданно появился его брат. Он сильно загорел под алжирским солнцем, и его тут же прозвали «африканец». При виде своего непросыхающего братца Жан Шарль испытал такое омерзение, что «перекупил» у того ферму и попытался поставить ее на ноги. К несчастью, он ничего толком не успел сделать. 3 декабря 1854 он скончался; причина смерти осталась неизвестной.
К этому времени у г-жи Рембо уже родился второй сын, Жан Николя Артюр, герой нашего рассказа; произошло это 20 октября, в шесть часов утра. Капитан не присутствовал при рождении: за несколько дней до этого он был уже в Лионе, в своем полку.
Запись в книге актов гражданского состояния сделана дедом, Жаном Николя Кюифом и скреплена подписями Жана-Батиста Эмери[9], служащего мэрии, и Проспера Летелье, торговца книгами, хозяина дома. Крестили будущего поэта 20 ноября в церкви Гран Приёре (собор Нотр-Дам был построен только в 1860 году); совершил таинство викарий Констан Грисон. Крестным отцом был дед Кюиф, крестной матерью некая Розали Кюиф, по всей вероятности, его кузина.
С самого рождения жизнь Рембо овеяна мифами и легендами. Патерн Берришон не пропускает ни одной мелочи в истории его детства, о котором ему рассказывала его жена Изабель, сестра Артюра; своим рассказом он стремится убедить читателя, что на землю тогда явилось существо сверхъестественное. Например, Артюр якобы родился с открытыми глазами, что свидетельствовало о его будущей любознательности; нескольких месяцев от роду он якобы выбрался из колыбели и ко времени, когда его хватились, дополз практически до входной двери — это был первый из ряда его бесчисленных побегов.
С раннего детства его отправили на воспитание в семью одного торговца гвоздями в Жеспенсаре, близ границы с Бельгией. И вот, приехав туда в один прекрасный день, мать поэта была немало удивлена, обнаружив своего сына нагишом в ящике для соли, в то время как предназначенные для него кружевные пеленки красовались на его молочном брате.
Подобных историй можно рассказать великое множество; но довольно сказок о «безмятежном детстве».
Представляется правдоподобным, что г-жа Рембо поспешила в Рош, как только ей позволило здоровье; возможно, она даже присутствовала на похоронах своего брата Жана Шарля. С большей уверенностью можно утверждать, что она пыталась подыскать арендатора, который смог бы заменить Шарля-Огюста — последнего она просто выставила за дверь. Сей несчастный стал нищим бродягой; нанимался тут и там сельскохозяйственным рабочим, ночевал где придется, а временами жил на подаяние. Рассказывают, что как-то ему случилось снова оказаться в Роше и постучаться в родной дом. Г-жа Рембо сделала вид, что не узнала его, потребовала у него документы и, не обращая внимания на вопли брата, сунув ему немного денег, захлопнула дверь перед самым его носом. Он отдал Богу душу 31 января 1924 года. В свой последний час он отказался от исповеди, а вместо священника потребовал… красного вина.
Приключения капитана Рембо тем временем продолжались. В мае 1855-го он поднялся на борт «Зеноби» и направился в Крым. На передовую он не попал и увеличивал славу французского оружия тем, что рыл окопы вокруг Севастополя; сражаться ему пришлось только с начавшейся там эпидемией холеры.