Как известно, сели они тогда с Тымишем в поезд уже на рассвете. В товарном вагоне не то что сесть — стоять негде было, как сельди в бочке, поэтому на остановках, как ни просились люди в вагон, никого не пускали. И без того задыхались. Да и что там за спешка такая у них, что нужно именно этим поездом? Поедут вечерним, а может, и днем еще пройдет какой товарняк. Одним словом: «Не пускай, хлопцы!» Так и было на каждой остановке. И вот уж где-то на полдороге к Славгороду подбежали толпой к вагону, стали проситься, чтобы впустили. Особенно добивался паренек один с девичьим голосом, будто даже всхлипывал: «Да пустите же, я к батьке в тюрьму с передачей!» Но даже и на это нашлись шутники-советчики. Тогда Тымиш, не говоря ни слова, плечом отстранил стоящих возле самых дверей и откатил дверь: «Где ты там, с передачей? Давай лапу!» Протянул руку и втянул в вагон паренька. Лет семнадцати, не больше. Максимом звать. Да это уж после доверчиво рассказывал он им с Тымишем, вплотную притиснутый к ним пассажирами. Рассказал, что отец с войны как вернулся, так сразу же и избрали его в сельский комитет, а когда пришли немцы, так тоже сразу же забрали в тюрьму. Что он, Максим, старший в семье и, кроме него, еще четверо малышей. К отцу в тюрьму чаще мать ездит, но и он вот уже вторично. Страшновато было в первый раз, ведь без всякого документа, не дает староста справки ни в какую, до семнадцати лет не положено, говорит. Ну, да обошлось в прошлый раз, никто даже не спрашивал, бог даст и теперь…
— Ну и что ж, обошлось? — не выдержал паузы Саранчук, да и Кандыба нетерпеливо смотрел на Артема, ожидая ответа.
— Нет, не обошлось. — И вместе со вздохом вырвалось невольно: — Вот бедняга! А Тымиш! Подумать только: как он мучился, как корил себя, когда уже с петлей на шее стоял и видел, что надевают петлю на ни в чем не повинного паренька. Ведь это он его втянул в вагон…
— Ну, коли б знал человек, где упадет… — рассудительно сказал Кандыба.
— Ясное дело, не знал. Но, не в осуждение ему будь сказано, разве можно было с таким багажом держать хлопца возле себя!
— Э, легко нам теперь мудрствовать, но как все это произошло?