Артем Гармаш

Как видно, не выходил еще и дядька Аврам из дома. И Серега не стал будить его. Воспользовавшись тем, что на кладбище, кроме них, никого не было, они свободно пробрались в колокольню — на дверях хоть и висел замок, но Серега легко отомкнул его гвоздем — и открыли потайной, закрытый хорошо пригнанной крышкой под лестницей вход в подземелье. Серега тем временем рассказывал Артему все, что знал об этом подполье. В 1905 году здесь находилась эсеровская типография. Да, собственно, и не типография — верстак, на котором тискали листовки-прокламации. Будто бы сам попович-студент, сын ныне покойного отца Никодима, из этой же церкви, был и за наборщика, и за экспедитора. До поры, пока однажды не схватили его полицейские по дороге в город с листовками. Но тайника так и не нашли. А искали по всему кладбищу. И даже в церкви и на колокольне. Как раз гостил Серега тогда у дядьки, и все это происходило на его глазах. А ночью даже лазил в тот подвал — помогал дяде с теткой вытаскивать тот верстак. Боялся дядька Аврам, как бы самому в тюрьму не попасть за то, что знал о типографии и не выдал. Вот и вытащили верстак вместе со всеми принадлежностями в овраг да там и закопали.

В черном проеме виднелась лесенка, по которой Артем и должен был спуститься, а потом узким лазом пробраться в самое подземелье.

— Только с огнем поосторожнее, — предостерег Серега товарища. — Потому как во время эвакуации завода удалось «урвать» пудиков с десять взрывчатки. В нише над входом найдешь фонарик. Ежели еще батарейка не села…

А сам он останется наверху. Будет смотреть в оба, чтобы в случае опасности и себе моментально юркнуть сюда же. А пока нужно запастись водой, харчем да и на плечи раздобыть чего-нибудь. Ревматизм нажить кому охота!

Пробравшись узеньким лазом в подземелье, Артем прежде всего нашарил в нише над входом электрический фонарик и присветил. Батарейка действительно едва дышала. Но и этого слабенького света было достаточно, чтобы Артем смог оглядеться, где же он находится. Небольшой угол подвала с низкими сводами являлся, видимо, частью целого подвала и был отгорожен от него крепкой кирпичной стеной. На каменных плитах пола с одной стороны под стеной были сложены ящики с пироксилиновыми шашками — как сапер, Артем по упаковке сразу определил это, — в других ящиках были запалы для ручных гранат. Возле противоположной стены лежала на двух низеньких козликах снятая с петель половина филенчатых дверей, что служила топчаном.

Артем сел на топчан, вынул из-за пояса «вальтер», снятый тогда с немецкого офицера, и положил рядом, чтоб был под рукой. Решив не разряжать до конца батарейку, погасил фонарик. И сразу же, как только могильная темнота поглотила его, в воображении возникло искаженное мукой Тымишево лицо, все в синяках и ссадинах, глянувшее на него выпученными, неживыми глазами тогда, при мерцающем свете спрятанной в пригоршне зажигалки.

Тогда, под виселицей, при хлопцах Артем сдержался, да и некогда было горевать, нужно было как можно скорее управиться с погребением. Сейчас, в одиночестве, ничто не мешало ему и ничто не сдерживало. Он охватил голову руками и застонал от нестерпимой боли.

XI

После разговора с Романом Смирнов немного успокоился.

Думал об Артеме. В этих неожиданно сложившихся для него необычных обстоятельствах тяжко переживающий смерть друга Гармаш не мог, конечно, много раздумывать о страшных последствиях их ночной операции для славгородцев. И его мысли, очевидно, уже были там, в родном селе, куда он должен был понести горькую весть о казни Тымиша его матери и жене и его боевым товарищам — партизанам. Ведь, ясное дело, не торговать на базар ехал Невкипелый со своим напарником, а, видимо, по важному для партизан и, может, безотлагательному делу. Но почему именно сюда, ломал себе голову Смирнов, почему минуя Князевку и партизанский штаб? Правда, в Славгород им проще добраться по железной дороге, ромодановским поездом. Но только вряд ли это было единственной причиной. Видимо, зональный штаб не стал еще для них авторитетной инстанцией — уж очень на то похоже!