Артем Гармаш

— И вот верьте, не верьте, — перебил Горпину Влас, — без малого сорок прожил, а только тогда и почувствовал впервой, что недаром на свете живу. Да и Груне работа по душе пришлась: с утра до вечера дети вокруг нее, как те цыплята: «Тетя, тетя». Только бы жить!

— Ну так чего же?

Вместо Власа ответила Горпина:

— Да ведь его Теличка в тюрьму упек! Спасибо дяде твоему, Федору Ивановичу: присоветовала твоя мать — поехала я в город, пожаловалась, так он сказал кому-то там, чтобы разобрались как следует. А то бы…

— Расстреляли б — весь сказ. Он же мне что пришил! — оживился Влас. — Будто бы я юнкеров укрываю. Для того, дескать, и остался, по приказу генерала Погорелова, в имении тогда, в декабре.

— Ну, «пришил» — верно, не то слово, — сказал Смирнов. — Ибо рыльце, Потапович, у тебя было-таки в пушку.

— А что я должен был делать? Может, нужно было выдать его Теличке?

— Иной выход был. Единственно правильный. Нужно было ему самому из тайника выйти. Повинную голову меч не сечет! Уговорить нужно было парня. А не «снотворное» ему поставлять.

Смирнов как видно, знал уже эту историю и снова выслушивать ее не имел желания. Да и времени не было. Если выезжать рано, то нужно предупредить кого следует, чтобы успели приготовить «передачу». Он допил свой чай и поднялся из-за стола. Сказал, что сходит попрощаться к одним знакомым. Скоро вернется.

Когда Смирнов ушел, за столом воцарилось долгое, гнетущее молчание. Допили чай. Горпина взялась перемывать чашки, а мужчины закурили. И только теперь, после глубокой затяжки крепчайшим Артемовым самосадом, Влас ответил отсутствующему Смирнову:

— Да, Теличка помиловал бы как раз! Ежели мне ни за что ни про что… И зубов недосчитываюсь, и ребра не все целы. То чтобы он тому мальчонке!.. Коли не замучил бы насмерть, то на всю жизнь калекой бы сделал. Так на такое дело я должен был уговаривать? — и будто только теперь осознал, что перед ним не Смирнов, а Артем, который ничего не знает об этой истории. И стал пояснять, что разговор про младшего барчука Вовку, юнкера Киевского артиллерийского училища.

Явился как-то вечером — уже и спать улеглись — в женской свитке, теплым платком повязанный. Откуда? А на улице ж метель, хороший хозяин и собаку не выгонит. Но выяснилось, что он неподалеку здесь. Уже несколько дней тут же в селе скрывается, в школе. А в село как же попал? Рассказал все начистоту. Под Ромоданом разбили красные их часть. Наголову. Вот он с товарищем и надумал бежать домой. Сорвали погоны, а потом и шинельки свои юнкерские в селе выменяли на свитки. Да так пешком (железной дорогой боялись) от села к селу и добрались за две недели до Славгорода. Думал у маминой юбки отсидеться. И таки с неделю побыл дома. А дальше и нельзя было: к Галагану из подвалов переселили две семьи — не укроешься уже теперь в доме. Вот один добрый человек и посоветовал да сам же и помог: отвез в Ветровую Балку, в школу. И там спрятал.

— Диденко?! — догадался Артем и все же спросил для большей уверенности.

Влас ничего не ответил. Так, будто и не слышал вопроса. Помолчал чуть и продолжал рассказывать:

— «Ну, и зачем же ты вышел, дурень? — спрашиваю. — А если узнает кто?» Махнул рукой: «А черт с ней, с такой жизнью! Было бы чем… Пробовал стеклом вену перерезать, не вышло. (И впрямь рука забинтована.) Ну так измучился, Влас! Так из сна выбился, что о смерти мечтаю: вот уж отоспался бы!» Спрашивает, нет ли самогона у меня. Затем, мол, и пришел. Не для пьянки, а вместо снотворного. Было у меня немного в бутылке первачка, еще от свадьбы осталось. Разбавил до нормального градуса, чтоб не сжег хлопец внутренностей. Аж задрожал, бедняга. Спрятал бутылку за пазуху под свитку. Собрался идти и уж от порога: «Влас, а нельзя ли у тебя хотя бы эту ночь? За все ночи отоспался бы!» Груня постелила ему. Но сна не было. И «снотворное» принимал. Промучились ночь всю до рассвета. А тогда провел через парк его до самой школы… Вот и все мое преступление. А в тот же день Теличка с двумя своими архаровцами в хату. Как видно, Верка слышала через стену иль, может, видел кто. «Ну, веди — показывай, где ты прячешь их? Не знаешь, кого? Юнкеров?» — «И в глаза, говорю, не видел!» Вот так и держался до самого конца, — что уж они со мной ни делали! Пока через месяц уже тут, в Славгороде, не крикнул тюремный надзиратель в камеру, чтоб выходил с вещами.

— Да, история! — сказал Артем после паузы. — Теперь мне понятно, как ты снова в генеральские объятия попал. С Горпиной вместе.

— А интересно, что ты, Артем, сделал бы на его месте? — заступилась за мужа Горпина.

— Это я не в укор ему говорю, а скорее сочувствуя.

— Про «объятия» я попервах и не думал, — снова заговорил Влас. — Вышел из тюрьмы к вечеру. Где же ночевать? — первая забота. Думал на вокзал пойти, но побоялся сыпняка. Тогда и вспомнил дружка своего Кузьму, галагановского кучера. К нему и подался.