Артем Гармаш

— Вот откуда у меня, Грицько, интерес к твоим, казалось бы, сугубо интимным делам. Прямо скажу: женившись на простой девушке, ты сразу же похоронил бы себя для общественной жизни. Жена, дети, заботы… Я понимаю, что не жениться тоже нельзя. Вот тут и пошевели мозгами. Тебе нужна жена не лишь бы какая-нибудь, а с образованием прежде всего. Женщина, которая незаметно даже для тебя самого постепенно поднимала бы тебя до своего культурного уровня. Сельская учительница, скажем. Да, да! Когда-то, быть может, это было бы с твоей стороны неправомерной претензией, но сейчас революция внесла и сюда, во взаимоотношения сословий, существенные коррективы. Нет, теперь это не проблема. Только захоти, сразу высватаю тебе такую невесту… С образованием никак не ниже гимназического. Пальчики оближешь. Но, конечно, это еще только полдела. С одним жениным умом далеко не уйдешь. Нужен и свой. Не помню, говорил ли я с тобой о кооперативных курсах?

В этот момент Ивга Семеновна принесла жаркое.

— Вот кстати. Садитесь, Ивга Семеновна. Нужна и ваша помощь. Я как раз сватаю Грицька.

— О, по такому случаю и я выпью. Даже вашей самогонки. — Села за стол. Прищурившись, взглянула на Грицька. — А за кого же?

— Пока что за кооперацию, — сказал Диденко. — Агитирую на курсы.

— Ну, и как же вы, Гриць?

— Не по мне это, — ответил Саранчук. — Не торговал селедками сроду и теперь не собираюсь.

Ивга Семеновна засмеялась.

— Ой, и чудак же вы! При чем же тут селедки? Ведь курсы не для потребительской кооперации, а для сельскохозяйственной.

— Вот именно! — подхватил Павло. — А это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Сельскохозяйственная кооперация…

Неизвестно, сколько бы говорил Павло на эту тему, но его перебил приход Левченко.

Грицько сразу же, как только тот переступил порог, узнал в этом плюгавеньком человечке с острым носом и длинными усами того самого, в серой бекеше и каракулевой шапке, который в коридоре городской думы нес всякую околесицу по поводу ареста Кузнецова. «Определенно он. Такую образину один раз достаточно увидеть, — подумал Грицько, — и не скоро забудешь. Того и гляди во сне приснится!» Уж одни глаза Левченко — небольшие, разного цвета и косые, которыми он мог при разговоре смотреть одновременно и на своего собеседника, и куда-то мимо, — производили неприятное впечатление. Казалось, что человек этот вечно настороже, все чего-то ждет. Вот и сейчас, здороваясь с Саранчуком (Диденко отрекомендовал ему Грицька как своего давнишнего товарища), он одним глазом смотрел на него, а другим косился на двери. Грицько и сам невольно взглянул туда же. «Тьфу, чтоб ты пропал!»

— Ну, Ярослав Фомич, чем же кончилось? — нетерпеливо обратился Павло к Левченко.

— Не кончилось. Перенесли на завтра.

— Что? — вспыхнул Павло. — А какого черта?

— Непредвиденные осложнения, Павло Макарович.

— Что такое?

Левченко стал рассказывать о неожиданном вмешательстве в славгородские дела солдат из проходящего эшелона. Еще с вечера остановился этот эшелон на станции. Неизвестно точно, с чего началась у них первая стычка с полуботьковцами. А тут, верно, уж и местные подлили масла в огонь — рассказали обо всем. Может, и об аресте Кузнецова. Потому что вместе с ним как раз после перерыва и ввалилась в зал целая толпа солдат.

— Как с Кузнецовым?

— Атаман куреня, чтобы избежать баталии, очевидно, решил поступиться, освободил Кузнецова.

— Бред сивой кобылы! — вскочил с места Павло и зашагал по кабинету. — «Решил поступиться»! Вот и результаты этой уступки: банда врывается на заседание. Так нужно было протестовать! Немедленно закрыть заседание!

— Пробовали. Кузин выступал с протестом. Ничего не вышло. К сожалению, эти солдаты вели себя тихо. Так сказать, ограничились ролью наблюдателей.

— Все равно! Уже одно их присутствие…

— Ну конечно. Пришлось слово дать и Кузнецову. И нужно прямо сказать — хорошо выступил! В пропагандистском, конечно, плане!

— Да они всю эту историю заварили исключительно с пропагандистскими целями. Ведь не такие они дураки, чтобы надеяться на то, что их смехотворные требования будут приняты. Ясно — пропаганда. Так мало одного вечера — нате вам еще! А что ж Гудзий?

— Лучшее, что он мог в данных условиях сделать, — это связаться по телефону с Кириченко.

— С электростанции?

— Ну да. Вот свет и погас — авария! На этом закончили. Для успокоения Гудзий объявил, что дебаты переносятся на завтра. Но, между нами говоря, завтра никакое заседание уже не состоится: зал будет занят городской управой.

— Но выпихнут ли за ночь тот эшелон?

— Не век же ему стоять, — сказал Левченко. Его лично сейчас беспокоило другое: не попытаются ли большевики, пока еще тот эшелон на станции, использовать положение для вооруженного выступления?

Диденко презрительно фыркнул:

— Голыми руками?

Левченко как-то неуверенно дернул плечом.

— Да, пожалуй. Оружие сейчас самое для них уязвимое место. В Харькове ведь у них ничего не вышло. Гармаш вернулся с директивой самим на месте раздобывать.

— А откуда вы это знаете?