Аромат обмана

— Я тебя не боюсь, — он быстро наклонился и поцеловал ее. А потом все-таки обнял и прошептал: — Это было… так здорово, я хочу, чтобы так было всегда.

— Чтобы потом всю ночь лил дождь? — тихо спросила она.

— Да хоть всю жизнь!

— Но мы почти не спали…

На самом деле в минувшую ночь они почти не спали. Никогда прежде Евгения не видела такой грозы. Синие молнии влетали в окна, гром грохотал с такой силой, что, боясь оглохнуть, она утыкалась Косте под мышку. Он накрывал ее своим телом.

Дождь омывал стекла сплошным потоком, отдельные, самые крупные капли отскакивали от бетона и взлетали вверх, мешаясь со встречными, падающими с неба. Водяной вихрь закручивал листья декоративной фасоли, отрывал красные цветы, расцвечивая дождь.

Наконец под утро все стихло. Евгения замерла, затихла рядом с ним.

Они проснулись, когда солнце сияло над домом и лесом, и казалось, ночью ничего такого не происходило. А если и было, то природа лишь повторила то, что они делали весь день в спальне, но на своем языке… Весь день они любили друг друга. С такой же неистовой силой, с какой небо любило землю ночью…

Тогда же они решили поселиться вдвоем в тушинской квартире. Костя собирался перевезти вещи, о чем Евгения сказала подруге, когда вернулась. А потом случилось то, что случилось…

— Итак, один мужчина тебе говорил, — услышала она за спиной голос Дмитрия Павловича, — что ты прикидываешься бессловесной Евой? Если да, то я второй мужчина, от которого ты слышишь это.

— Говорил, — подтвердила она.

— Значит, он нормальный мужик. Ты, Евгения, такая же разумная, как твоя матушка. Я рад, что ты не в отца.

— Он вам не нравился? — встрепенулась она. Когда-то Дмитрий Павлович был влюблен в мать, но физиология — особа жестокая. У Дмитрия Павловича обнаружились проблемы с гормонами. Причем у него — сына доктора медицины, который именно этим занимался. Печально, но факт.

Подростком Евгения спрашивала мать, может ли быть дружба между мужчиной и женщиной. Та отвечала: может, если мужчина не совсем здоров. Если с ним все в порядке — только любовь.

Потом Дмитрий Павлович и для Евгении стал другом. Она советовалась с ним, когда возникло что-то, о чем неловко было говорить с матерью или подругой. Тем более что Дмитрий Павлович юрист, у него своя нотариальная контора.

Евгения тогда приглашала своего тайного советчика в какое-нибудь кафе-мороженое, чувствуя себя так, будто идет на настоящее свидание со взрослым мужчиной.

— У твоей матери несколько качеств, которые помогали держать в руках хозяйство. В их число входит и женская хитрость, и личное обаяние. Но сейчас, дорогая моя, идет смена поколений. Твои ровесники теснят матерей и отцов. На них обаяние твоей матери не действует. А методы они избирают такие, о которых Ирина слышала, но сама никогда ими не воспользуется.

— Что будет? — спрашивала Евгения, глядя в темную воду «Черного воробья». Сейчас она показалась ей мутной.

— Сначала в таких случаях хозяйство банкротят, потом за бесценок его покупает тот, кто приложил руку к банкротству. — Евгения хотела привычно возразить, что хозяйство матери невозможно обанкротить, ведь оно прибыльное…

— Вот, — он подал ей файловую папку, — здесь найдешь все — цены на землю вроде вашей, стоимость имущества, если вас все-таки обанкротят и выставят на аукцион. Не боишься, что такой подготовкой накличешь беду? — он внимательно посмотрел на девушку. — Мать знает, что ты попросила меня сделать?

— Нет, не знает. Но беду и кликать не надо, — она усмехнулась. — Мне кажется, я знаю, откуда она явится.

— Знаешь? Так чего же ты…

— Но в то же время и не знаю. Поэтому хочу все просчитать заранее.

— Ну вот и ответ на вопрос, у кого мужские мозги. — Он удовлетворенно потер руки и продолжил: — К тому же местечко у вас в Петракове — прелакомый кусочек. Здесь и то пахнет бывшим совхозом. — Он втянул носом воздух. — А от ваших норок — никакого запаха. От живых зверей!

— Может, вытяжку убрать? — поспешно проговорила Евгения и сама поморщилась. — Это я так, глупости говорю.

— Если уберете, я бы на месте норок умер. Они привыкли к свежему воздуху.

— Это правда, — согласилась она.

— Значит так, — словно подвел итог Дмитрий Павлович. — Мы с тобой люди конкретные. Сидя под этой липой, на берегу «Черного воробья», сказали друг другу правду. Она оказалась тоже черная. Можно тебя обнять по этому случаю?

Евгения кивнула:

— Можно. Только не очень крепко.

— Я сильный.

— Вижу, какие у вас мускулы!

— Тренируюсь. Если нет бороды, должны быть хотя бы мускулы. У меня ведь не женская фигура?

— Конечно, нет.

У Дмитрия Павловича фигура была мужская, но борода не росла.

— Но я все же не понимаю, — вернулась она к волнующему вопросу, — если у нас прибыльное хозяйство, почему его можно сделать банкротом?

Дмитрий Павлович обнял ее за плечи:

— Скажи, бывает белый воробей? А черный? А малиновый?

— Нет, — она засмеялась.