Аромат обмана

Сквозь пелену покоя она слышала слова, они оседали в голове. Она знала свою особенность: когда надо — вытряхнуть из памяти то, что казалось забытым навсегда.

Слова не новые. Дополнительная эмиссия акций… Банкротство… Аукцион… Новая команда… Директор — свой, непременно…

Она их слышала сто раз, но впервые от человека, с которым оказалась за одним столом. Дмитрий Павлович сидел напротив и не сводил с нее глаз. Он будто вдавливал в мозги слова, как она вдавливает в землю семена настурций — единственные цветы, которые растут у нее под окном.

После обеда пили чай на веранде. Гость любовался садом, заметил новую крышу, в цвет спелой вишни.

— Послушай, — он повернулся к Ирине Андреевне. — Почему ты не похвастаешься?

— А чем? — Ирина Андреевна удивилась, девушки насторожились.

— Как чем? Разве в косметике с феромонами — я видел рекламу — нет твоего вклада?

— Да что ты! — Карцева замахала руками. — Нет, нет и нет!

— Но там обещают такое… Всякие маги и магши — просто дети. Ты берешь духи, выливаешь на себя несколько капель и проходишь мимо… объекта. Назовем его так. Он твой, хотя не знает ни твоего имени, ни возраста. Ему не важно, красавица ты или чудовище…

— Ох, Дми-итрий, — она застонала. — Ко мне подъезжали с таким предложением, и не раз.

— А ты? Разве твои приманки хороши только для четвероногих? Все млекопитающие устроены похоже, я читал в свое время много чего. Сама знаешь, родители видели меня не скучным юристом, а великим биологом.

— Мои приманки хороши, это правда. Нужно совсем немного, чтобы они стали так же хороши для людей. Но… Понимаешь, существует такое понятие, как биоэтика. Я отношусь к нему с почтением. Если сказать проще, я уверена: то, что начинается с обмана, обманом и заканчивается.

— Ты максималистка, — заметил он. — Но это твое право, — продолжил он свою мысль, отправляя в рот ложку вишневого варенья.

— Спасибо за разрешение, уважаемый юрист, — отозвалась Ирина Андреевна, глядя в чашку.

Дмитрий Павлович, улыбаясь, спросил:

— А слабо тебе дать мне такой… эликсир?

— Зачем тебе? — повторяя его хитрую интонацию, задала она вопрос.

— Я распылю его и посмотрю, кто распалится в ответ…

— Играешь словами, — заметила она. — Вот ими и играй. То, что ты просишь, — опасная игрушка.

— Тогда вина мне. Вина! — патетически проговорил он, воздевая руки к небу.

— Тогда останешься ночевать, — предупредила Карцева.

— А кто тебе сказал, что я собирался поступить иначе? Да я мечтал спать на диване в кабинете! Я не боюсь даже… — Он наклонился к ней, — половины третьего ночи.

Она засмеялась:

— Какой смелый!

Они сидели на веранде до звезд. Гость остался ночевать, Лилька тоже.

Утром, когда она встала, машины во дворе Карцевых не было.

— Это было так красиво — желтый «Пежо» в тумане, — вспоминала Ирина Андреевна.

— А утром был туман на улице? — протирая глаза, спросила Лилька, морща лоб и потягиваясь.

— Да, на улице тоже, не только в девичьей голове, — засмеялась она.

Но в голове Лильки туман тоже начал рассеиваться. Остались слова, многие из тех, которыми сыпал гость. Некоторые из них не просто засели в Лилькиной голове, а подталкивали к чему-то…

К чему? Точно она пока не знала…

13

День ото дня Лильке становилось мало того, что могли ей дать Карцевы и их дом. Чай на закате солнца из старинного фарфора? Ужин с белоснежными крахмальными салфетками, продернутыми в специальное серебряное кольцо? Да зачем ей этот парад, когда время уходит?

Мать однажды сказала, а она запомнила: жизнь кажется бесконечной, пока живы родители. После смерти матери она на самом деле почувствовала, что у нее есть свой срок. А если так, разве можно позволить твоему времени бесполезно уйти, как оно ушло у малоизвестных ей собственных предков? Она тоже покинет этот мир ни с чем? Только с ощущением вкуса другой жизни на губах? Жизни, с которой сняла пробу, не более того?

Яркие губы дергались и кривились. Ей надо спешить жить — за других Решетниковых или как там их еще. Дать себе то, чего недополучила от них. Отцовский род, как и сам отец, ей неизвестны. В детстве Лилька приставала к матери, спрашивала, кто он, где, когда приедет. Мать отвечала коротко: его нет. Потом, когда они с Евгенией затеяли игру в Еву и Лилит, она насмешливо спрашивала себя: может, меня действительно слепили из глины?

Так куда, черт бы их побрал, все эти предки потратили свое время, если она в этом мире оказалась ни с чем? Что делали бабушки, прабабушки, дедушки, прадедушки? Лежали на печи? Пили водку? Работали на чужого дядю? А она работает на кого? Да на чужую тетю.

Лилька сказала себе это в запале и вздрогнула. Чужую? Да, чужую, повторила она и вздернула подбородок. Но эта тетя рядом всю жизнь — что-то засело внутри и мешало задушить благодарность к Карцевым.

Лилька выдернула бумажную салфетку из пластмассовой китайской салфетницы в виде разрезанного пополам зеленого яблока, вытерла губы. Глядя на красный отпечаток на белой бумаге, подумала — надо разрезать салфетки на четыре части. Так делала мать, чтобы надолго хватило.