Армагеддон был вчера

Сауна действительно очень удобная штука, хотя бы просто потому, что в неё не ходят с часами, браслетами и прочими металлическими предметами, которые могли бы подтвердить наведённую радиоактивность. Колец Коварж не носил, а все зубы имел здоровые. Так что на этот счет беспокоиться мне не приходилось.

Через два дня у него началась лейкемия, и он кровоточил всем телом. 10 000 рентген – доза милосердная, конец приходит быстро и почти легко. Я посетил его в палате, когда он уже не мог разговаривать, только с трудом поднимал веки, красные от крови.

– Вы слышите меня, пан коллега? – спросил я его, когда мы остались наедине. Он медленно приоткрыл глаза, и через несколько мгновений я понял, что он меня узнал.

– Я должен вам кое-что сообщить. Вы были абсолютно правы. На этой планете действительно существуют чужеродные организмы, и вы первый, кто это обнаружил. И единственный, как я надеюсь. По правде сказать, вы действительно заслуживаете Нобелевской и всех прочих премий, вместе взятых. Так что я вас искренне поздравляю, хотя, к сожалению, несколько запоздало.

Он закрыл глаза, и мне показалось, слегка улыбнулся.

В дверях я столкнулся с ассистентом, занимающимся Коваржем. Он нёс очередную дозу крови для переливания.

– Помочь ему уже нельзя, – сказал он мне вместо приветствия. – Такого молниеносного панмиелофтиза я в жизни не видел, да и наш старик тоже.

Один бог знает, что с ним случилось. Но, знаете, долг врача превыше всего. Самое скверное то, что у нас подходят к концу запасы крови. Кстати, вы, случайно, не донор? Это ведь не такая уж жертва – поллитра крови для своего коллеги, верно?

Я ответил ему, что, к сожалению, я не донор, и распрощался. Я совершенно не кривил душой – ни одному человеку моя кровь, состоящая исключительно из правовращающих соединений, пользы не принесла бы.

Той же ночью Коварж умер, и на этом всё пока закончилось. Я ещё тайком проверил, не осталось ли после него заметок в его рабочем журнале, которые могли бы вдохновить кого-нибудь из его коллег на продолжение исследований. К счастью, записи были настолько обрывочны и туманны, что вряд ли могли бы натолкнуть не знакомого с сутью работы на что-либо полезное. Он, кажется, действительно слишком опасался за своё авторство. За его знакомым аспирантом-физиком, который доставал ему образцы водорослей, я установил тщательное наблюдение. В случае необходимости я познакомлюсь с ним под каким-нибудь искусственным предлогом и приглашу его к себе в сауну. Он наверняка будет ужасно польщён вниманием такого известного ученого, как я.

Тем не менее, считаю своим долгом обратить внимание Координатора Операции «Земля» на ту возможность, что доктор Коварж может оказаться не единственным исследователем, кого заинтересовала данная проблема, и что постепенная колонизация этой планеты может в любой момент оказаться под серьезной угрозой. Рекомендую андроидов данного типа, который использовался мной, оставить в эксплуатации, как полностью оправдавших поставленные задачи, однако ставлю вопрос о целесообразности дальнейшей работы автоматических биозондов на атомных полигонах (тип «скорпион») и в ядерных реакторах (тип «инфузория»). Накопленные ими данные представляют достаточный материал и позволяют отказаться от широкого использования этих легко обнаруживаемых типов зондов. В качестве идеального варианта по-прежнему предлагаю прямое массированное вторжение. После завершения запланированной операции прошу разрешения Координатора на возврат на родную Ке-Вию и использование отпуска за истекшие сорок четыре года в земном эквиваленте, который, как полагаю, полностью заслужил.

Татьяна Карпачёва

Небывальщина

Случилась эта невероятная история вскоре после того, как я, Люба Зверева, студентка четвёртого курса педагогического института, вступила в должность директора детского спортивного лагеря «Эстафета». Должность не из спокойных, на такую добровольно не идут, но практикант – лицо подневольное. После сессии мне выписали в деканате направление, не придав значения паническому «не справлюсь», и бодро пожелали успеха на ниве оздоровительного воспитания.

Аспирант Юрка Ткачёв, мой предшественник, передавая «Эстафету», коротко проинструктировал:

– Тут самая трудность в чём, – он задумчиво почесал переносицу дужкой очков. – Дети на воле – форменные бестии, особенно те, которые дома, под родителями, по струночке ходят. Иногда такое учиняют! А крайняя по любому будешь ты. И привыкнуть к этому невозможно, даже и не пробуй. Так что, – Юркино худощавое лицо осветилось хитрющей улыбкой, – может, и выживешь. Тут главное, – сразу въехать в процесс и быть готовой ко всему.

Он на прощанье легонько ткнул меня кулаком в плечо и отбыл в Питер писать диссертацию.