Армагеддон был вчера

Вернуться назад. Стать снова молодым, здоровым, полным надежд. Прожить ещё одну жизнь, но уже по накатанной, проторённой дороге. И быть застрахованным от совершённых когда-то ошибок. Предвидеть, предугадывать уже произошедшие события, и вовремя реагировать на них. Застраховаться от собственной тупости, афганской войны, перестройки, нищеты, голода, тотального дефицита, путча, дефолта, наконец, снова войны, только уже кавказской… Создать нормальную счастливую и обеспеченную семью. Это ли не мечта каждого нормального человека! Не экстремала-пофигиста, а именно простого обывателя. Такого, как он – всего лишь желающего обрести уверенность в завтрашнем дне. И потом…

Он резко обернулся.

– Ты говоришь – сознание. А тело?

– А что тело? На хрена эта, прости за правду, эта дряхлая развалина пятнадцатилетнему? – искренне удивился Лёха. – Оно просто пшик – растворится где-то в потоках времени. Закон сохранения массы: если в одном месте сколько-то убудет, в другом ровно столько же прибудет.

– Тоже верно. Погоди-ка. А тебе-то что за интерес? Ну, в смысле – я-то зачем тебе нужен? Ты ведь прекрасно можешь перенестись сам.

Профессор замялся.

– Видишь ли… Это очень сложно объяснить человеку, далёкому от темпоральных исследований…

– Чего-то ты темнишь, дружище, – хмыкнул Женька.

– Да нет же! – с излишней горячностью заверил Лёха. Он чувствовал себя очень неуютно под прицелом Женькиных глаз: морщил лоб, хрустел пальцами, силясь подобрать нужные слова, облечь в доступную форму яркие, изумительные и неоспоримые доводы. Он, конечно, ждал этого вопроса, но надеялся, что придёт время – и слова сами найдутся, как уже бывало не раз. Слова, конечно, были, но все не те.

Женька молчал, насмешливо разглядывая сконфуженного Мефистофеля. Ему-то как раз было ясно, зачем нужен подопытный кролик: страшно испытывать такое на себе, кишка тонка. Лёха вон целый профессор, доктор наук и так далее и, как говориться, тому подобное: звания, регалии, почёт опять же… Вот кому надо за жизнь цепляться – не дай бог потерять всё, нажитое за долгие годы непосильным трудом. А у него что – кум, сват да печи ухват, и жизнь – копейка. Такую и потерять не жалко.

Лёха наконец собрался с мыслями, глухо заговорил:

– Понимаешь, мне нужен чистый эксперимент. Я боюсь… да, боюсь! И сотри эту идиотскую ухмылочку с лица! Я боюсь не самого эксперимента, а… чёрт, даже не знаю – как сказать!... Словом, если я сам перенесусь назад – о, это моя самая заветная мечта, поверь: начать карьеру учёного, уже обладая сегодняшними знаниями и опытом, не тратить время на бесполезное топтание на месте, на все эти идиотские стройотряды и общежитские пьянки, на невыносимую зубрёжку бессонными ночами… – если я вернусь в тело моего пятнадцатилетнего Я… У меня не будет стопроцентной уверенности в том, что вся прожитая до сегодняшнего дня жизнь существовала реально, и что это не какой-нибудь кошмарный сон начитавшегося фантастики пацана… Теперь понятно? – Лёха едва не сорвался на крик, бездумно схватил со стола карандаш, до хруста сжал в кулаке.

Женька вытер вспотевший лоб.

– Охренеть! – потрясённо выдавил он. – А в самом деле… Что значит – учёный! Мне бы подобное и в голову не пришло. Так ведь и свихнуться недолго.

– Через тридцать лет ты вернёшься сюда, в этот кабинет, и расскажешь мне всё, что с тобой произошло. Буквально поминутно. Так что запоминай все события тщательно. Можешь даже завести дневник. И помни всегда: это для тебя пройдёт тридцать лет, для меня ты войдёшь сюда сегодня же. А я, в свою очередь, подтвержу, что тебе это не привиделось. Так что, как видишь, мы с тобой нужны друг другу в этом эксперименте, дабы убедиться, что оба не спятили.

– Ага, – кивнул Женька. – Мамы-папы, нам без вас всё равно, что вам без нас…

Профессор вымученно улыбнулся, спросил устало:

– Ну так как?

Женька сделал вид, что глубоко задумался, покусал губу. Затем лукаво подмигнул растерянному профессору и бесшабашно махнул рукой:

– А поехали! Что мы теряем? Давай крутнём шарик назад! Один раз живём… – и осёкся. Прожить-то ему как раз предстояло повторно.

Тем не менее, раз согласившись, он ощутил лёгкость на душе, словно решился, наконец, на сложную операцию, обречённо заявив хирургу: «Ладно уж, режьте!»

Хрустнул карандаш, профессор удивлённо уставился на обломки в руке.

– Шарик? – переспросил он растерянно.

– Ну да, – живо подтвердил Женька. – Земной шарик. «Мы вращаем его сапогами на себя, от себя…», – пропел он, отчаянно фальшивя. – А теперь крутнём обратно.

– Да-да, – профессор подскочил со стула, засуетился, не зная куда пристроить обломки карандаша. – Прямо сейчас и начнём.

– Точно, – ухмыльнулся Женька. – Пока храбрость не пропала. Профессор торопливо защёлкал бесчисленными тумблерами на панели, приборы загудели, ожили, лаборатория наполнилась гулом и треском разрядов. Воздух в помещении завибрировал от перенасытившей его энергии.