Армагеддон № 3

— Тогда зачем ты это делаешь? — все так же тихо спросил проводник. — Знаешь, явись сейчас ко мне моя бывшая, я бы спокойно ее в восьмое купе отправил и ничего ломать в моей теперешней жизни не позволил. Хотя, спасибо ей большое, особо и ломать у меня нечего, но все равно бы не стал переживать эту лабуду заново. Было — и прошло!

— Только села к нам в вагон не твоя бывшая, а моя! — окончательно решив для себя что-то, отрезал Ямщиков. — Это — судьба, Петрович, а от судьбы прятаться глупо. Давно сделал для себя вывод, что мужики делятся на цуциков, вроде тебя, и собственников, вроде меня. Объяснять разницу долго, да и ни к чему. Но только это — моя баба. Со всеми вытекающими.

Почти сразу за Ямщиковым, вернувшимся из тамбура, в купе влез Петрович, грязной тряпкой вытирая руки от угольной пыли. Он бесцеремонно уселся рядом с Наталией, вдумчиво проверил билет, а за постель попросил дать без сдачи, терпеливо ожидая, пока она найдет сорок четыре рубля мелочью в объемистом ридикюле.

— Здесь вам с двумя дамами шибко жирно будет, — сказал он, не глядя на вспыхнувшего Григория. — В восьмом купе бабушка едет, божий одуванчик… Ведь сразу сказал вам идти в восьмое купе. Предупредил, что люди спят. Потом вас вылавливай во всех купе… Шустрая вы дамочка, оказывается.

— Восьмое, так восьмое, — гордо сказала Наталия Семеновна, жестом останавливая Ямщикова, попытавшегося вставить за нее словечко.

Петрович вышел, и Наталия Семеновна, обиженно поджав полные губы, принялась медленно собирать уже разложенные вещи. Собственник Ямщиков, сидя на одной полке с мрачно глядевшей в окно Мариной, только попискивал, как цуцик:

— Наташ, да ты что? Что ты его слушаешь-то? Оставайся! Никто ведь не возражает!

Наталия с глубокими грудными вздохами еще более замедлила сборы. Она возилась бы до вечера, если бы неожиданно не вмешался Седой. Приподнявшись на локте, он тихо, но твердо сказал прямо в лицо стоявшей посреди купе Наталии Семеновне:

— А ну-ка, пошла отсюда, шалава наглая! Тюти-мути тут еще разводит! Ей проводник сказал в восьмое купе отправляться, так она сюда лезет! Здесь и без тебя дышать нечем!

Ямщиков и Марина с удивлением уставились на Седого, о котором решительно забыли в процессе мучительных душевных переживаний, вызванных появлением новой попутчицы.

— А зачем хамить? — попыталась быть гордой Наталия Семеновна.

— Ну ты уж вообще, Седой! Как-то нехорошо получается, — растерялся Григорий.

— Ты, Ямщиков, немедленно заткнешься и попытаешься работать головой! А ты — пошла вон отсюда! — безапелляционно приказал Седой, подкрепив слова довольно грубыми жестами.

Наталия вышла, резко дернув дверь, Ямщиков посмотрел ей вслед каким-то скучным, собачьим взглядом. От происходящего вокруг Марине было не по себе. Хуже всего, что она снова начала жалеть, что теперь уже только женщина. Что-то не соглашалось внутри с этим взглядом Григория, из-за которого ей было до слез обидно чувствовать себя глупой и беспомощной.

Седой спустился с верхней полки, будто невзначай болезненно пнув Ямщикова в лодыжку. С шумом принюхиваясь своим костистым носом, он произнес странную вещь, от которой Марине стало еще больше не по себе:

— Это сама Ложь к нам пожаловала… Сладеньким пахнет! Тлением! И такой белесой пудрой, как на чумных мертвецах… И от тебя, Ямщиков, уже идет слабенький запашок… Похоже, наш Факельщик прав, я теперь даже их чую!

— Да что ты врешь, Седой? На публику работаешь? — зло сказал Григорий, которого уже вовсю понесло. — Так скажи прямо, будто и от Наташки так пахнет! А потом попытайся пояснить свое собственное заявление о том, как ты нюх потерял. Чего ты Флику честно не скажешь, что ни хера не чуешь с момента посадки? Решил из этой вот матрешки — Факельщика воспитывать? Развивать педагогически в бабе всякие иллюзии и фантазии? Только мне не надо больше шаньги мазать, лады? Для начала сам разберись, когда ты врешь, а мне без надобности.