Армагеддон № 3

— Да какие вольному эвенку все, которых ты здесь собрал, «братья и сестры»? Мы сколько с ним пили, но до братьев не якшались! — строго сказал старик, подавая незаметные знаки Ивлеву. Чукча, неестественно вытаращив узкие глаза, скосил их на свою правую ногу, обутую в унт с отворотом, и ответно кивнул. — Отпусти человека, не мучай понапрасну! А били-то его зачем?

— Правильно! Не надо было его бить! Сжечь его надо было сразу! — неистовствовал Колька. — Но не в поселке же его жечь, гада… Ничего! Завтра снаряжение подвезут, на Черную сопку двинем, а его намертво заморозим, подлеца!

— Дык, какой он привратник, Колька? Подумаешь, бирка! Нефтяники на Тихую речку приезжали летом с Большой земли, так у них кольца были с крестами и черепами, но ведь не дьяволами же они были! Кто сейчас змеек не носит, Колька? У нас бабы в район ездили, в лавке промтоварной себе бляшек с глазами накупили, сверху титек навесили, но ведь ни одна баба про Око Бога не слыхала. Что ты из-за змейки к человеку привязался? Сейчас всякий своим богам молится. Надо хоша в чо-то верить, Колька, когда такая херня вокруг деется! Вот человек к змейкам прислон держит!

— Ты за кого меня принимаешь, старик? Лучший, мать твою, оленевод района! Великий белый шаман, мля! Его ближайший дружок и собутыльник Лекса ни с того, ни с сего в сомкнутых змеек верить стал, а он его защищает! «Пей, Лекса, жри и дальше всем змейкам в рот хвосты заворачивай!» Не народ, а сволочь. Мало вас при советской власти учили.

Старик вопросительно взглянул на Ивлева, но тот отрицательно качнул головой.

— Иих, Лекса! — проговорил старик вслух, осматривая крепко сложенные сени, будто пытаясь усмотреть лазейку или порок в мощных цилиндрованных бревнах. — Чо же ты спьяну змейку-то на шею натянул? Видишь, как Колька расстроился! Заморозить тебя хочет теперь… Ты бы еще малицу моей старухи на себя надел, он бы вообще на фиг сжег тебя прямо в поселке, у сельсовета. Колька сердитый нынче, да-а… Колька к большим людям прислон держит. Он губернаторам шаманит, он рыжих людей в тундру привел, богатства нашей земли им кажет за воровские деньги, за снаряжение на Черную сопку. Колька дьяволам надземным и подземным хочет жопу лизать! Хочет двери между мирами распахнуть, стать карающим Оком подземного бога… А ты тут со змейкой своей, дурак, сунулся!

— Заткнись, старик! Чо ты болтаешь с этим!.. Смотри, как бы самого тебя не заморозил! Или ты будешь шаманить со мной, или я тебя удавлю, но живым не выпущу! — зло оборвал его Николай и слегка толкнул в тщедушную грудь.

Колькиного толчка было довольно, чтобы старик неожиданно легко отлетел к самым ногам Ивлева. Пытаясь подняться, он неуклюже ухватился за голенища стриженных рыжих унт Лексы, зачем-то подсовывая гибкие пальцы под кожаные накладные отвороты. Сжав в крепкий кулачок небольшую цидулку, он откатился на полкорпуса от Ивлева, тут же попав под прямой удар ноги озверевшего Кольки, принявшегося зло лупцевать связанного лазутчика. От Колькиного удара у старика на глазах вспухала губа, а на пиджак закапала кровь с небольшого курносого носа. Чукча быстро заложил цидулку за щеку, а затем, повозив двумя пальцами во рту, вынул треснувшую верхнюю пластинку зубного протеза. Разочарованно взглянув на разломившийся протез, старик встал на ноги, потирая поясницу.

— Че ты делаес, Колька? Чо ты делешься, сволось? Кто мне сисяс субы посинит, а? Последняя власиха в плослую путину на Больсую семлю свалила, — заныл он, размахивая руками в сторону разошедшегося Николая. — Не пливлатник Ивлев, дулак! Пелестань длаться! Пливлатников всегда тлое бывает! У-у! Чему тебя саманка, бабка твоя усила?

— Есть много, друг Горацио, на свете, — прошептал с язвительной усмешкой разбитыми губами Ивлев.

— Ах, он культурный, гад! Он киношку с видюшником по стойбищам возит, говно! Цивилизацию среди таких же говнюков распространяет! Поговори еще мне! Пообзывайся! — заорал на него запыхавшийся Колька, в последний раз поддавая ногой. — Вот и отлично, что их бывает трое! Красота просто, что они втроем ходят! Теперь они вдвоем, вот без этого выродка, ни черта против меня не сделают.

— А мы сейчас как раз втроем находимся, — ехидно пропел Ивлев, отплевываясь кровью. — А Васька-чукча, как лунь, седой. Может мы все и есть привратники, Колька?

— Тосьно! Мы сяс пливлатники, да! — весело подхватил его шуточку старик. — Плавда, в пледании никто не болтал, что седой пливлатник есё и без зубов долзен быть, однако, хи-хи…

— Я вам покажу, какие вы привратники! — с ненавистью и угрозой пропыхтел Колька, потом, вдруг резко побагровев, выпрямился во весь рост, бородавка на переносице начала на глазах набухать, словно хотела отделиться от лица Кольки. В его лице мелькнула растерянность, и на минуту проступили чьи-то настолько чужие, нездешние черты, что старый чукча от неожиданности присел на пол, раскрыв беззубый рот. От его ног, под уклон неокрашенных, смолянистых половиц побежала тонкая парная струйка.