Армагеддон №3

Подвесив воду в котелке на толстой ветке у костра, Хильда поделилась с Фликом своими планами. Она бы с удовольствием держала в полку походную кухню, как тилбургская грязнуля — матушка Сара, которая даже котлов не чистит. У той столовались многие драгуны, поскольку это было намного дешевле и вкуснее похлебки из общего котла. Хильда отлично знала, где покупать припасы. С первых дней в полку ей довелось ходить по всем рынкам и ярмаркам округи, продавая стираную амуницию и за матушку Лизу и… за себя, конечно. Потому что оставлять немного денег себе Хильда считала справедливым. Во-первых, потому что матушка Лиза купила ее в качестве швеи и прачки, а хотела бы, чтобы она еще была… такой. А тогда ей надо прежде выплатить 80 ливров и справить платья, как у других фламандских девок. А раз эта скряга ей на платья не потратилась, так пускай сама в таких обносках выходит вечером на плац, и весь разговор!

Во-вторых, как с ехидством заметила Хильда, она гораздо лучше матушки Лизы умеет считать. Спасибо родной тетушке, научила! Хорошо же некоторые решили устроиться за ее счет! А она накопит деньги на походную кухню и переманит всех едоков у матушки Сары.

Хильда не считала зазорным обворовывать и интендантские повозки. Потому что считала несправедливым, когда такие порядочные девушки, как она, сидят голодом, а всякие такие пьют сладкое бургундское вино с интендантами и заедают солониной.

Той же справедливости ради Хильда сквозь зубы заметила, что даже такие девушки, правда, всегда помогают захворавшим драгунам. А лекарственные травы сушит и собирает весь женский лагерь. Хильда тоже была не прочь помочь больному и увечному, поскольку так было проще завести полезные знакомства. В полевой лагерь она предпочитала без дела не ходить.

Закипел котелок, в который Хильда бросила сухую землянику и стебли ревеня… На небе высыпали яркие звезды… Вдоволь наревевшись и наговорившись всласть, они по очереди запивали свои печали кисловатым ароматным взваром из одного котелка. Флик почувствовал, что наконец-то лопнули все нити, тоскою тянувшие его к дому… Потом Хильда затоптала костерок, деловито собрала свой узелок, надела чепец, висевший на ветке бузины, и, обняв Флика за пояс, собралась проводить его к лагерю. Слишком много они плакали этим вечером, поэтому сразу захотелось петь. Прижимаясь к теплому боку Хильды, Флик вместе с ней всю дорогу громко кричал песню про то, что можно обойти все побережье, а лучше харлемских девушек нигде не найти! У них самые розовые щеки, самые шелковистые косы и самая белая кожа на всем побережье!

Хильда два раза теряла свои огромные сабо, надетые на босу ногу. Флик, от переизбытка чувств, вдруг полез за пазуху, и сунул ей в руки матушкины носки. Хильда, сразу поняв, что за носки он таскает за пазухой, задохнулась, отталкивая подарок. Она бы заплакала, но слез уже не было, да и плакать после веселой песни не хотелось. Она лишь застенчиво призналась, что ей пока еще никто ничего не дарил. Особенно шерстяных носок.

Прощаясь, девушка сбивчиво попыталась предупредить его, чтобы он не верил никому… что вовсе она вовсе не какая-нибудь там… Флик со смехом целовал ее пахнувшие земляникой щеки, потуже затягивал старый шерстяной платок на груди и счастливо шептал, что она самая-самая лучшая из всех, кого он когда-нибудь встречал на свете.

Легкой походкой он направился в свою палатку. Впервые со дня матушкиной смерти Флик ложился с горячим желанием, чтобы скорее начался новый день…

БАРСЕТКА

Чертыхаясь, Ямщиков второй раз проверил постель, встряхнул подушку, на всякий случай приподнял матрас. Впервые с момента посадки ему приснилось что-то позитивное и оптимистическое. Он даже проснулся с горячим желанием, скорее начать новый день… Бери круче! Новую жизнь! И нате… Получите прямо в рыло!

В крайнем расстройстве он сел на полку Флика и посмотрел на Седого. Тот лежал, так и не снимая очков, уставившись непосредственно в потолок. Подозрительно шмыгая носом, Седой потянулся за полотенцем, вытер глаза под очками и звучно высморкался. Ямщиков понял, что Седому опять привиделась во сне какая-нибудь хрень, аналогичная той, что снилась ему раньше. Тяжело вздохнув, он вернулся мыслями к неприятным сюрпризам реальной жизни.

— Слушай, Седой, ты мою барсетку не видел? — спросил он подозрительно притихшего попутчика.

— Не видел, — надтреснутым голосом безучастно ответил Седой.

— Правильно, чего ее разглядывать? — тут же начал закипать Ямщиков. — Только учти, что у меня в ней все деньги лежали. И до тех пор, пока нас не прикончили, полторы недели надо хоть что-то жрать. Надоело по карманам рыться, все вчера сложил, дурак, в барсетку… Премию… довольствие за три года… все какая-то сука аккуратно скоммуниздила! Главное, выплатили накануне за выслугу, наградные, за звания… Думал, хоть пожру по-человечески перед этим самым. У тебя сколько с собой денег?

— То есть как это? У тебя что, все деньги пропали? — стремительно начал возвращаться к жизни Седой. — А под нижними полками искал?