Армагеддон

— А потом вы все стали приходить к нам все реже. Никто ни о чем не рассказывает. Никого нигде нет. Поостыли. И мы тоже. Но, признаться, у нас с Тамарой появился Сингапур.

— У нас у каждого свой Сингапур.

— Нет, нет, мы не стали снова баловаться. Ни ЛСД, ни жидкий героин, ни кристаллический, ничего подобного. Сначала мы улетали, когда мы были вместе. Но недавно я научился уходить один.

— Мастурбировал?

— Вроде того. Воображал.

— Ну и сильное у тебя воображение.

— Не ярче твоего. Развлекаешься.

— Видят и глазам не верят, ну это кто видит… Вот ты, например.

— А теперь…

— Теперь она ушла одна. Это ясно.

— В том-то и дело, что не одна. Со мною. Я сам себя видел.

— Не брата?.. Нет, все-таки ты пачку номбутала сжевал. А что, бывает. Спрятался сам от себя и употребил. Как старый пьянчужка.

— Таня, ты — нам близкий человек. Серьезно. Ушла она, будто бы со мной. Уже поздно. Целый вечер нет. Может быть, там с нами случилось что-то. Хотя что я говорю! Я здесь. Можешь меня потрогать.

— Но ты же видишь… — беретик абсолютно серьезен.

— Да, ты умеешь создавать среду.

— А что же ты не последовал за ней? Ведь ты умеешь.

— Не очень-то приятно столкнуться с самим собой нос к носу. К тому же, я не уверен…

— Я думаю, куда ей деваться. В Сингапур отправилась. Ну, мы тебя найдем, подружка, — и Татьяна хлопнула полную стопку. Пила здорово, вровень, как говорится. И ничего.

— Водка не помешает, — снова остро глянула сквозь. И засмеялась, будто увидела нечто забавное за моей спиной.

— Да тебя я увидела. Тебя. А теперь смотри, со стула не слети.

На ковре я увидел себя — на Татьяне, голой, в одном беретике. Как в зеркале, не совсем в зеркале. Там, у той Татьяны, губы были как накрашенные. Бесстыдные. Над моим плечом они извилисто улыбались. Я видел, мне было хорошо. Мне. Действительно. Было. Хорошо. Она извивалась, как ящерица. Я еще успел подумать со стороны или будто со стороны: «Почему у меня с ней ничего не было? Что нам помешало? Она такая магическая, она — совершенство».

— Ты горячий, как лошадка, — говорила та Татьяна, поглаживая его, то есть меня по обнаженной спине.

— Слушай, а ты — я тебя так чувствую… — и не успел я это сказать, как почувствовал, вернее он почувствовал, да и вы все, мы почувствовали…

Плывет, поворачивается белый мраморный Будда с алыми губами. Губы неуловимо улыбаются, почти порочно. Из-под мягких век белый зрачок — в себя.

И закатный свет — у входа, дворик, зелень, деревья. Я еще не Он. Но я уже почти Я. Я — символ, знак, колесо вечного движения. В пустоте полудня рисую свой иероглиф, который вписывается в вечно живую книгу космоса. Кто-то сказал. Я ответил. Кто-то сказал? Я ответил? Всё кончилось.

Мы вышли наружу. Храм был тридцатых годов этого века. Для туристов ничего особенного. Колониально-выставочный стиль. На белом фасаде — три красных свастики.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Я всегда думала, что Андрей и Сергей похожи, как дядя и племянник, все-таки Андрей постарше. Но сейчас, когда он толкал мою коляску по белому волнообразному песку к стоящему стеной невдали океану, я чувствовала, меня везет Андрей. И, как всегда, благодарность и любовь, кто бы что ни говорил. А то, что произошло накануне или даже сегодня, казалось, было давным-давно и совсем с другим Андреем, к этому, молодому, не имеющим никакого отношения.

— Смотри, — сказал молодой Андрей, — а волны желтые, совсем не голубые.

— Зато какие! Даже страшно!

Волны, действительно, были океанские — спокойно и величественно надвигались на нас всей своей массой и распластывались далеко по песку. На линии их отката валялась всякая мелочь. Пальмовые листья, древесный сор, черные кокосы и розовая кукла без платья и головы. «Вот так нырнуть, а потом всплыть где-нибудь на просторе без платья и головы!» И мне ужасно захотелось сбежать туда, к прибою, и лечь там на живот. Пусть накатываются и накатываются на тебя огромные волны.

Что-то внутри меня сдвинулось, будто часы переставили. Даже пискнуло. Удивленное лицо моего спутника. Молодой, молодой Андрей.

— Я хочу туда.

— Я тебя туда свезу.

— Погоди, я сама.

— Не чуди, пожалуйста. — «Всегда вежлив, всегда, при любых обстоятельствах».

— Я серьезно.

— Я тебя подниму и донесу.

— Нет, я сама. Просто помоги мне вылезти.

«Не стал спорить». — Обопрись на меня. Крепче.

Не знаю, почему, я знала. Поднимусь сама. Несмотря на то, что руки и ноги как протезы. Слушайтесь меня, деревяшки.

И вот по спине и ногам побежали холодящие мураши. Боже, я превратилась в целый муравейник. Рывком встала, кресло откатилось. Я пошатнулась, Андрей успел — поддержал меня.

Я сделала один шаг. Другой. Казалось, это не песок, а камень, который при каждом шаге ударял меня в подошвы, подбрасывая. Но я шла. Господи, я шла. Пошатываясь, неуверенно. Откуда? Куда? Океан приближался рывками. Но все еще далеко. Я старалась бежать навстречу угрожающе огромным волнам, переставляя ноги, как палки, чувствуя себя неуправляемым деревянным циркулем. Ближе. Ближе. Рядом. И я упала лицом в волну. В очень мокрую, очень соленую, горькую, ласкающую воду (волосы сразу стали тяжелыми), захлебнулась от счастья.