По сути, отставной профессор был бы только ей полезен – в «Опытах» Бэкона, в предисловиях многотомной истории Ролленя, им переведённой, он ратовал за просвещённую монархию, то есть за идеал, который она воплотит здесь, в России. Но он отважился на критику, так, во всяком случае, нашёптывают ей придворные – в своей поэме он описал не только добродетельного монарха, но и историю Пигмалиона, умерщвлённого узурпировавшей власть его наложницей Астарвеей. Не очень-то она верит наговорам, но если появилось такое сомнение, значит, следует разделаться с поэтом, тем более что он ей самой смешон, непонятен – уроки Сумарокова не прошли даром. Если заметили придворные, значит, и Новиков не пропустил сей истории, не пропустил и наверняка связал её с необычайно скорой кончиной Петра Третьего. Подобная критика – дело политическое, дерзость неслыханная, и, хотя Василий Кириллович, вот уже год как покоившийся в земле, не посмел высказаться прямо, а лишь намекнул на главную тайну её царствия, она поспешила расправиться с неугодной книгой. Ну право же, «Тилемахида» нелепа, несуразна, её чудовищный язык лишь на руку Екатерине. Во всех почти своих трудах Тредиаковский восхвалял труд поэта, работающего для приобретения вечной славы. Что ж, он её заработал, поистине достойную его творений!
Загоревшиеся ироническим блеском глаза императрицы упали на листок с упражнением. Она любила выписывать различные варианты одного понятия – при сочинении реплик в комедиях достаточно было взгляда, чтоб отыскать нужное слово. Она прошлась глазом по написанному столбцу:
Она особенно отметила последнее слово – «хахатание». Вспомнилось, как надрывались придворные над «казнимым» – человек, давясь от страха и от судороги, сводящей горло после стакана ледяной воды, пытался прочесть страничку «Тилемахиды». Хохот да умная насмешка – вот память, достойная дерзкого поэта, вознамерившегося поучать и критиковать её – первую просвещённую государыню всероссийскую!
Послесловие автора