Архив

Чемоданова шла по коридору, клацая бигуди, точно кастаньетами. Скажу, пусть погуляет по улице. И все! Не терплю нахалов… А не послать ли вообще этого типа куда подальше? А?! Так и сделаю, клянусь матерью. И все, все! Как ни странно, клятва ее успокоила, придала поступку уверенность единственного и обдуманного решения.

— Кто?! — спросила она, радуясь тому, что не испытывает сейчас к Янссону ни малейшего влечения, и слава богу.

И услышала в ответ голос Шурочки Портновой.

Портнова ввалилась не одна, а со своим Вовкой, мальчишкой лет пяти, крикливым и непоседливым. К тому же плаксой…

— Что ты на меня так смотришь?! — воскликнула Портнова, едва приоткрылась дверь. — Мы же договорились.

Вовка, живо работая локоточками, ужом пролез в щель между Чемодановой и дверным стояком и с воем дунул вдоль коридора, словно за ним гнались псы.

— Куда его понесло? — всплеснула руками Портнова.

— Тебя надо спросить, — едва разжала губы Чемоданова.

— А-а… Черт с ним! — решила Портнова. Вошла в прихожую и принялась подпрыгивать, стаскивая с плеч свой невзрачный плащишко. При этом на всю прихожую раздавались щелчки и скрежет. — Представляешь? Меня собирались уволить с работы!

Заявление было столь неожиданным, что Чемоданова на миг растеряла все недовольство. Портнова прошла в комнату и тотчас повалилась в кресло, старое, скрипучее, с продавленным сиденьем. Она любила это кресло. «В нем спокойно, — объясняла она свою привязанность. — Можно списать на кресло хруст моих костей». А кости и впрямь хрустели у нее на удивление громко. Болезнь какую-то перенесла, вся смазка стерлась…

— Ты помнишь шухер, что поднял Толька Брусницын? — спросила Портнова. — В магазине «Старая книга». Из-за писем графа Строганова… Наша Софочка рвала и метала. Наконец нашла где-то у Нижнего рынка квартиру человека, от которого шли круги. Явилась с милицией, учинила допрос. Тот испугался и указал на своего товарища, который работает в ксерокопировальной лаборатории, — Портнова умолкла, прислушиваясь к звукам, что доносились из глубины квартиры.

— Тихо пока, тихо, — Чемодановой не терпелось услышать продолжение истории. — Наверно, Майя Борисовна затащила твоего змееныша к себе. Она любит живность.

— Короче говоря, Софочка установила, что это я отвозила в лабораторию документы на копирование. И почему-то не зарегистрировала эти сучьи письма. Словом, повесила на меня всех собак. И потребовала, чтобы я написала заявление об уходе. Ну?! Как тебе это нравится? У меня, понимаешь, Вовка на руках. А ей хоть бы хны!

— Не имеет права! — горячо воскликнула Чемоданова. — У тебя ребенок. И ты без мужа!

Ребенок появился у Портновой как память об одной архивной подёнке. Довольно выгодной — предложили описать архив алюминиевого завода, где-то на Урале, обещали щедро заплатить. Чемоданова из-за старушки своей отказалась, а Портнова взяла отпуск, плюс прихватила за свой счет, и поехала. Бумаг оказалось много, но в основном макулатура. Пронумеруй первый да последний лист — и готово. Работа шла к концу, когда ее подрядил архиерей местной епархии привести в порядок архив. Портнова увлеклась. Благо она неплохо читала старые рукописи, без долгой раскачки входила в почерк. Хорошо знала титулы, бегло перескакивала всякие сокращения. Легко составляла описи… Но подоспели холода, а церковь не отапливалась. Заглядывала греться к дьячку, бывшему военному летчику. Ему и перекачала весь свой заработок с алюминиевого завода плюс доход от епархии. На водку и закуску. Еле вырвалась от своего летчика-дьячка. Позвонила Чемодановой, просила одолжить денег на обратный билет. А в срок родила Вовку. Хотела было алименты получить или помощь какую-нибудь. Это ж не шутка — мальчишку поднимать одной, при своем архивном обеспечении… Но дьячок отказался, так и прокричал в телефон, что церковь у нас отделена от государства, а он, стало быть, не подчиняется мирским законам. И вообще, у него самого за душой ни копейки, если можешь, помоги, христа ради, бедствую… Послала ему Портнова семнадцать рублей и сожгла листочек с адресом. Потащила она своего Вовку через поликлиники, ясли да детские сады. От всей этой жизни заболела ревматизмом, подлечилась, но стала хрустеть, порой до неприличия. Худая, жилистая, с фигурой профессионала-баскетболиста, Портнова вряд ли рассчитывала устроить свою жизнь, да еще с мальчиком. Но иногда нет-нет да светлело ее замкнутое лицо, хорошело, видно, вспоминала своего бедолагу, бывшего летчика, да непотребные ночи в его жалкой халупе, под баян.

— Ну и что? — спросила Чемоданова. — Кажется, ты не очень печальна при таких неприятностях.