Арканмирр

Иди, промолвил старший из небожителей. Ты свободен. И более не возвращайся.

Но возразил Черный: это — не свобода. Это — свобода жить рабом или умереть. Ибо вечная война без надежды на победу и без возможности заключить мир — что это, как не рабство? И что, как не рабство, есть запрет на решение всех споров в Круге Мечей?

Это — жизнь, изрек Серебряный Ветер. Это не рабство, это жизнь, какой знаете ее вы, люди.

И воскликнул тогда Черный: так пусть же кровь братьев моих сама рассудит нас!

И окровавленный меч его черной молнией метнулся к голове Серебряного Ветра, одним ударом рассекая серебристый капюшон, под которым была лишь пустота.

Удар молнии, павшей со сводов небесной обители, отбросил Черного назад, но сознания не лишил.

И сказал старший из небожителей: вы смешали свою кровь в битве, и отныне те, кто пройдет ритуал кровного братства с тобою, станут также и нашими кровными братьями. А братьев в рабство не берут.

Но братьями и не помыкают как бессловесными рабами, прохрипел Черный, чувствуя, как внутри него разгорается странное пламя, холодное подобно вековому льду.

Ты — не раб, с нажимом молвил предводитель небожителей. Ты делаешь то, что способен делать, то, что нужно делать, то, без чего твоя жизнь утратит всякий смысл.

А есть ли у меня выбор, вопросил Черный, поднимаясь на ноги.

Скорбное молчание было ему ответом. Потом раздался голос Серебряного Ветра: у всякого смертного есть выбор, и если желаешь этой свободы — отрекись от своей силы. Ибо если ты думаешь, что право выбирать имеют все — ты ничего не знаешь о Высших.

Черный снова рассмеялся, но теперь горечи в его смехе не было. Что ж, молвил он, тогда я готов принять это знание.

Хорошо, ответил ему Серебряный Ветер. Но за это ты расплатишься тем, что получил в битве со мной и наследием Железных Всадников. Кроме того, тебя, отступающего от воинского правила и бьющего в спину, мы будем называть Отринувшим Честь. А учеников и последователей твоих прочие смертные станут бояться и втайне презирать.

Это выше тебя, осуждающе молвил старший из небожителей.

Но не выше всех нас, возразил Серебряный Ветер.

И сказал Черный: я согласен.

И в этот самый момент леденящее пламя, дарующее Избраннику бессмертие, достигло его головы и лишило сознания.

Когда Черный покинул Цитадель Креста, она растаяла за его спиной, подобно облачному миражу феи Морганы…»

* * *

Вы не вправе судить нас и судить о нас. Никто не вправе — кроме нас самих.

Ведь никто из вас и вам подобных не проходил через испытание, какое нам приходится выдерживать с жуткой регулярностью, не реже четырех раз в месяц.

Нет, я говорю не о сражениях с тварями, их как раз побеждали и будут побеждать многие. Мы хоть и профессионалы, но в этом отношении — не единственные.

Я говорю о сражениях с самым страшным Зверем из всех существующих, Зверем, которому нипочем клыки демонов Бездны и когти ночных кошмаров. Со Зверем, который почти не трогает животных, но нещадно уничтожает разумных существ. Со Зверем, который не может быть убит окончательно и всегда возвращается.

Нет, это не оборотень. Хотя Зверь и умеет менять облик, принадлежность его к этому роду Нежити можно отвергнуть. К тому же, носящих метку Вэре [59] очень легко распознать, если знать, как и куда смотреть; Зверя же нельзя заметить до самого последнего момента. Впрочем, «нельзя заметить» сказано слишком сильно. Мы знаем, ОТКУДА приходит упомянутый Зверь; нам просто не дано предугадать, КОГДА Он это сделает в очередной раз…

О, можете не утруждать себя излишней суетой. Вам все равно не удастся удрать от Зверя, коли Он пожелает полакомиться вашей печенью. На это не способен ни один смертный, будь он даже чемпионом Джангара по бегу на короткие, средние и длинные дистанции.

Но вы угадали правильно. Зверь этот — внутри каждого из нас.

Ну вот, разбежались. Глупцы.

Ведь совершенно тот же Зверь сидит в душе у каждого из них…

* * *

Человек в серой одежде шел сквозь ночную грозу. Дождя, как это часто бывало летом, почти не было, но грома, молний и сырого ветра хватило бы на полдюжины обычных бурь.

Человек знал, что это буйство стихий вскоре прекратится. Но пока не было никакой возможности смирить яростные лиловые разряды, упорно стремящиеся поразить выкованный из не ржавеющего с годами металла Шип, с незапамятных времен торчащий подобно рогу единорога на юге Ржавых Равнин. И даже появись такая возможность, он не стал бы взваливать на свои плечи бремя Владыки Бурь и утихомиривать грозу.

Он не оглядывался назад, туда, где одиноко высился Шип и нечто почти бесформенное, в предсмертных муках извивавшееся на металлическом острие, у основания которого был выдавлен знак Креста. Он не слышал криков — не потому, что их не было, а потому, что слышать не желал.

Казнить «на колу» придумали, насколько он знал, турраканцы; человек в сером не очень уважал этот народ, но кое-какие приемчики у племен юго-восточных пустынь перенять, несомненно, стоило.