Аркадия

Бернард. Ноукс? Художник?

Ханна. Архитектор. Точнее, специалист по ландшафтной архитектуре. Он делал для своих клиентов такие альбомы, вроде рекламного проспекта. (Демонстрирует.) Видишь? Пейзаж «до» и «после». Вот так выглядел парк до… ну, скажем, 1810 года. Все мягко, покато, безмятежно, извилисто: водная гладь, купы дерев, лодочный павильон в классическом стиле.

Бернард. Прелестно. Настоящая Англия.

Ханна. Не говори ерунды, Бернард. Английский пейзаж изобрели садовники в подражание иноземным художникам, а те, в свою очередь, возрождали классических авторов. Английский пейзаж завезли в Англию в чемодане: сувенир из заморского путешествия. Суди сам: Дар Браун[17] подражал Клоду,[18] а тот воплощал на холсте Вергилиевы тексты. Короче, аркадская идиллия! Ну а здесь, благодаря вмешательству Ричарда Ноукса, природа становится дикой, бурной, неукротимой в стиле Сальватора Розы. Готический роман в пейзаже. Только вампиров не хватает… Да, между прочим, моего отшельника упоминает в письме твой прославленный однофамилец.

Бернард. Который?

Ханна. Томас Лав Павлини.[19]

Бернард. Павлини? Ах да, Павлини…

Ханна. Я обнаружила это в статье об отшельниках и анахоретах. Опубликована в "Корнхиллском журнале" в шестидесятых годах. (Роется в кипах книг на столе, находит журнал.) В 1862 году. Павлини называет его… (Цитирует по памяти.) "Не деревенский дурачок, не пугало для дам и девиц, но истинный ум среди лишенных ума, пророк среди безумцев".

Бернард. Фигура речи.

Ханна(занята поисками). Да-да… Что ты сказал?

Бернард. Ничего.

Ханна(находит нужное место в тексте). Вот. "Мы видели письмо, написанное автором "Аббатства кошмаров" около тридцати лет назад, где говорится об его поездке в Сидли-парк, поместье лорда Крума…"

Бернард. Письмо к Теккерею?

Ханна(застигнута врасплох). Не знаю. Какая разница?

Бернард. Никакой. Прости. (Все его вопросы и недоговоренности рассчитаны на то, чтобы вселить в нее новые — напрасные — надежды. Но Ханна не заглатывает наживку.) Только ведь Теккерей редактировал «Корнхилл» до 1863 года, до самой — как ты понимаешь — смерти. Отец его служил в Ост-Индской компании, где Павлини занимал пост ревизора, поэтому вполне возможно, что… если статья написана Теккереем… письмо тоже адресовано… Ладно, прости. Продолжай… Впрочем, Ост-Индская библиотека в Блэкфрайерсе[20] располагает почти всеми письмами Павлини, поэтому будет очень легко… Прости. Можно взглянуть?

Она молча передает ему "Корнхилл".

Ну разумеется. Выдрано из середины. Ни имени адресата, ни подписи автора. Может, и стоит… Ладно, продолжай, я слушаю… (Он листает статью и вдруг начинает хихикать.) Ну еще бы! Типичный Теккерей. Никаких сомнений. (Захлопывает журнал.) Невыносимо… (Отдает ей журнал.) Так о чем ты говорила?

Ханна. Ты всегда такой?

Бернард. Какой?

Ханна. Суть в том, что Крумы истинной цены своему отшельнику не знали. Торчит себе и торчит под носом. Целых двадцать лет. Крумы, как я выяснила, нигде о нем не упоминают. И, к сожалению, письмо Павлини — по-прежнему единственный источник. Когда я это прочитала… (Кивает на журнал.) Наверно, у тебя тоже такое бывает… вроде озарения… И ты точно знаешь, о чем будет твоя следующая книга. Отшельник Сидли-парка дл меня…

Бернард. Веха.

Ханна. Явление свыше.

Бернард. Точно. Явление свыше.

Ханна. Его словно поместили в пейзаж. Как фарфоровую статуэтку. Гномика. Так он и прожил всю жизнь — элементом декора. Одной из красот сада.

Бернард. Он чем-нибудь занимался?

Ханна. Даже очень. После его смерти из эрмитажа выгребли множество бумаг. Весь домик был завален бумагами — сотни, тысячи листов. Павлини пишет: все ждали гениальных откровений. Выяснилось, разумеется, что он был чокнутый. Все до последней странички было испещрено каббалистическими закорючками с доказательством скорого конца света. Само совершенство, правда? Идеальный символ.

Бернард. Правда. Только чего?