Все это знакомое, близкое зрителю, райкинское. Но почему же тогда авторы фильма хотят убедить нас в том, что перед нами не Райкин, артист Ленинградского театра миниатюр, а актер Н-ского театра Максимов? Только лишь для того, чтобы провести героя фильма через ряд не очень примечательных приключений, в которые тоже, по принципу «литературного монтажа», вставлены номера из репертуара Райкина? Так в фильме совершенно механически соединено несоединимое. Райкин не хочет играть придуманный ему псевдоним. Он остается Райкиным, когда во множестве играет сцены из своих спектаклей, и он не становится Максимовым, ибо раздваивание образа не может служить основой для перевоплощения.
В одном из спектаклей Театра миниатюр (он назывался «Своими словами») Райкин играл своего двойника. Это был шепелявящий молодой человек в нелепом сером пиджаке, с большим шелковым бантом на шее. Если воплощаясь в другие образы, актер умеет хорошо проникать в сущность характеров изображаемых им персоналией и быть всегда похожим на того, кого он хочет изобразить, то в этом случае он добивался иного: играя без грима, он играл своего двойника, как и полагается, похожим на Райкина, но совсем другого человека. Это была определенная творческая задача, которую интересно разрешил Райкин. В фильме он должен был показать свое искусство миниатюры, а потом что-то не очень значительное делать за Максимова.
Когда созданный Чаплиным образ маленького человека стал известен миллионам людей, он потом почти во всех фильмах, представляя разных героев, появлялся под именем Чарли. Кино обладает свойством необыкновенного укрупнения. Оно не терпит густо положенного грима. Оно не терпит неправды и сразу обнаруживает ее. Непродуманность замысла и места актера в фильме «Мы с вами где-то встречались» в глазах зрителя разрушала правду, хотя в фильме было много смешного, забавного.
У «театра Райкина» есть еще одна особенность. Райкин пришел к сатире от юмора. Это в известной степени наложило отпечаток на все его творчество. Как бы ни велика была сила обличения недостатков, с которыми приходится еще сталкиваться, как ни беспощадны создаваемые им сатирические портреты, в целом итог спектакля всегда положительный. Злое и беспощадное, творчество актера оптимистично по своей природе. Оно основано на любви к человеку, на вере в него. И не удивительно поэтому, что в палитре Райкина-сатирика большое разнообразие красок. Он может быть суров, но может быть и мягок. Он видит в человеке не только ту сторону, которой человек повернулся к нему сейчас. Актер видит его таким, каким человек может стать завтра. Он может быть добр, нежен и лиричен, а уничтожает он тем единственным оружием, которым владеет в совершенстве. «Театр Райкина» — это театр смеха.
«Смех — великий санитар…» Вспомнив эти слова Л. В. Луначарского, можно полностью приложить к искусству «театра Райкина» то замечательное определение природы народного смеха, которое дал Луначарский в своей статье «Будем смеяться»:
«Мы живем в голодной и холодной стране, которую недавно рвали на части. Но я часто слышу смех… Это показывает, что в нас есть большой запас силы, ибо смех есть признак силы. Смех не только признак силы, но и сам — сила.
Смех знаменует собою разряжение внутреннего напряжения в результате чувства своего превосходства, в результате легкого разрешения какой-либо жизненной проблемы. Пока человек слаб перед врагом, он не смеется над ним, он ненавидит его; если порою саркастическая, полная ненависти улыбка появится на его губах, то это — смех, отравленный желчью, смех, звучащий неуверенно. Но вот пригнетенное растет, и смех раздается громче, тверже. Это — смех негодующий, это ирония, кусательная сатира…
А дальше смех становится все более презрительным, по мере того, как новое чувствует свои силы. Этот презрительный смех сверху вниз, веселый, уже чувствующий свою победу, уже знаменующий отдых, необходим как самое настоящее оружие… Смех дерзок… смех убивает…»[6]