Когда Райкин, выходя на эстраду, говорил «Прошу внимания», это означало: «Мне хочется, чтобы вам было весело и интересно, но предупреждаю — ничего особенного здесь не произойдет; я кое-что умею и вам это покажу; вот смотрите…» И показывал он так же, как говорил, — просто, доверительно, лирично. Лирично в том смысле, что адресовал свои выступления не рублике вообще, а как бы каждому человеку, сидящему перед ним.
Мешал ли такой конферанс нормальному течению концерта? Многие склонны были думать, что мешал. Ю. Дмитриев писал, например: «Исполняемые им интермедии были так интересны, что большинство выступавших после него артистов явно проигрывало, и публика все с большим нетерпением ждала новых выходов Райкина». Но разве номера, с которыми выступали артисты в концерте, стали бы лучше без райкинского конферанса? А вот одно было безусловно: Райкину это мешало. Конферанс раскрывал только одну сторону дарования артиста — его умение влиять на публику. Однако явно подчиненная роль в концерте ограничивала возможности актера. Для конферансье традиционного это было не существенно. Райкина это вскоре начало тяготить.
Не случайно с первых дней работы в театре Райкин стал искать сближения с той маленькой группой артистов, которая существовала здесь для постановки интермедий и миниатюр, коим надлежало концерт превращать в спектакль. С жанром конферанса, в том новом, я бы сказал, актерском виде, которого придерживался Райкин, он не порывал. Не отказался он от конферанса и впоследствии, работая в Театре миниатюр. Но образ конферансье качественно видоизменялся. Он все дальше отходил от традиционного «докладчика» программы, утверждаясь в жанре сатирической интермедии. Это больше приближалось к тому, что в спектаклях драматического театра называется «от автора». Интермедии связывали действие воедино, давали движение мысли.
Эстрадный конферанс помог Райкину и в определении некоторых принципов его работы в жанре миниатюры. Главное здесь было — сконцентрированное личное воздействие на зрителя.
Однажды в цирке он смотрел выступление музыкальных эксцентриков. Это было, кажется, в Киеве. На манеж вынесли забор с калиткой. За забором вытянулись кверху подсолнухи. Появились маленькие бутафорские поросята. Потом вышли сами исполнители — музыкальные эксцентрики. Началось их выступление. Оказывается, ничего на манеже зря не появилось. Все играло. В подсолнухах были инструменты. Нажимали на пятачки поросят — и играли поросята. И даже забор поставили не зря: играла калитка. Но стоило ли, как говорится, ради таких скромных результатов огород городить?
Как часто в цирке, на эстраде, а иногда и в театре мастерство актера отступает перед реквизитом. Все на сцене способно выразить мысль, каждая подробность, каждая вещь. Но кто может выразить мысль лучше человека?
Совсем недавно за границей Райкину довелось увидеть над ширмой номер, редкостный по своей простоте. Это были не куклы, не марионетки. Оголенные до локтя, ничем не оснащенные руки. Сначала появлялась над ширмой женская рука. В кисти было зажато яблоко. Нежная и изящная, рука вальсировала над ширмой. И тогда почти сразу появлялась мужская рука. Потом еще одна. Они вальсировали вокруг женской руки, то вместе, то порознь. Необыкновенное разнообразие движений, мягкость, музыкальность. Руки, вальсирующие над ширмой, выражали целую тему, и зритель постепенно забывал, что это руки; перед ним возникали образы, возникал сюжет. И, наконец, финал номера: вальсирующая женская рука поворачивается в танце, и тогда всем становится видно, что яблоко надкусано. Уходят, исчезают одна за другой мужские руки, а рука с яблоком продолжает свой танец.
Все в этом номере лаконично, скупо, все от мысли и чувства. Зрителя эстрадного спектакля не нужно обременять излишними подробностями обстановки и действия. Дайте ему самое главное, самое существенное. Остальное он доскажет сам. Но это главное, это существенное должно быть концентратом мысли и чувства. Ведь вам эстрада отпускает всего лишь минуты, секунды. Не берегите себя, не экономьте силы. В драматическом театре актер, играя роль, иногда сдерживает себя в первом акте, — впереди еще вся пьеса. У артиста эстрадного театра пьеса кончается, едва только он появляется на сцене. Это не трудно, когда речь идет о сценической маске. А образ, характер? Ведь даже в конферансе, отдавая должное реалистической маске, Райкин стремился к образу-характеру.