Аргонавты

Временами я устаю от этого метода и его гендерно означенной ноши. С годами я научилась вычищать слово простите из практически каждого рабочего мейла, который пишу; в противном случае каждый из них начинался бы: Извините за задержку, Прошу прощения за путаницу, Простите за что бы то ни было. Интервью с выдающимися женщинами стоит почитать, только чтобы послушать, как они извиняются [Моник Виттиг]. Но я не собираюсь обесценивать силу извинения: когда я говорю простите, то имею это в виду по-настоящему. И уж точно есть множество говорящих, которых мне чаще хотелось бы видеть колеблющимися, признающими собственное незнание, извиняющимися.

Рассматривая «Щенков и деток» Стайнер, я не могла не вспомнить «визуальный дневник» Нэн Голдин 1986 года, «Балладу о сексуальной зависимости» — еще одну серию фотографий, запечатлевшую друзей, любовников и бывших — всех, кто составляет племя фотографа. Однако из названий работ видно, что их настроения сильно отличаются. Один из наиболее голдиновских снимков в «Щенках и детках» — фото танцовщицы Лайлы Чайлдс (бывшей партнерки Стайнер) в интерьере, в легком расфокусе. Она смотрит прямо в камеру, полуодетая, окутанная неярким красным светом. Но вместо того, чтобы выставлять напоказ заплаканное лицо или синяки от недавних побоев, как в «Балладе», Чайлдс сцеживает молоко из груди с помощью автономного молокоотсоса и двойной электрической помпы.

Для многих женщин сцеживание — крайне интимный процесс. Кроме того, оно физически и эмоционально выматывает, так как напоминает кормящей матери о ее статусе животного — просто еще одного млекопитающего, к чьим железам можно присосаться и получить молока. Однако образы молочного кормления не встречаются нигде, за исключением фотографий в инструкциях к молокоотсосам (и лактационного порно). Слова и выражения вроде молозиво, выброс молока и заднее молоко возникают в вашей жизни, как иероглифы из затерянного мира. Именно поэтому присутствие стайнеровской камеры — и пристальный взгляд ее героини — и смущает, и будоражит. Особенно если вспомнить работы Голдин (или Райана Макгинли, Ричарда Биллингема, Ларри Кларка, Питера Худжара, Зои Штраус), которые, вызывая к жизни образы опасности, страдания, болезни, нигилизма или отвращения, зачастую заставляют нас почувствовать себя так, словно мы подглядели за чем-то сокровенным. А в интимном портрете Чайлдс передача жидкостей предназначена для питания. Почти не верится.

И, хотя сцеживание подразумевает питание, оно не обязательно подразумевает единение. Человеческая мать запасает молоко, потому что иногда, будь то по выбору или по необходимости, она находится вдали от ребенка и не может его покормить. Таким образом, сцеживание свидетельствует о дистанции, о материнской ограниченности. Но эта отделенность, ограниченность проникнута лучшими побуждениями. О чем бы ни шла речь, зачастую мы просто не можем дать больше.

Как-то я упоминала, что одну половину книги писала пьяной, а другую — на трезвую голову. Приблизительно 90 % содержимого этой книги я написала «на свободе», а оставшиеся 10 % — будучи привязанной к медицинскому молокоотсосу: одна машина накапливала слова, другая — выкачивала молоко.

Иногда молоко матери вместе с питательными веществами переносит яд. Отказываясь от яда, отказываешься и от питания. Учитывая, что человеческое грудное молоко сейчас содержит настоящие отравляющие вещества: растворители краски, жидкости для химчистки, освежители воздуха, ракетное топливо, инсектицид ДДТ, антипирен, — спасения в буквальном смысле нет. Токсичность теперь — вопрос степени, допустимого количества на миллилитр. Младенцам выбирать не приходится — они едят, что дают, лишь бы выжить.