Аргонавты

Сильверман также утверждает, что потребность ребенка в матери может «льстить материнскому нарциссизму, ведь она приписывает ей способность удовлетворить младенческую нехватку, а потому — в более широком смысле — и свою собственную. Поскольку эго большинства женщин в нашей культуре уязвлено, искушение погреться в лучах этой идеализации зачастую непреодолимо». Я была свидетельницей того, как некоторые матери не иначе как патологическим образом использовали своих детей, чтобы заполнить нехватку, утешить уязвленное эго или погреться в лучах идеализации. Но в большинстве случаев у этих людей уже были патологии до рождения ребенка. Они бы и с морковным соком сформировали патологические отношения. Оптика Сильверман, верной лаканианки, исключает наслаждение, которое получаешь вовсе не благодаря тому, что заполняешь лакуну, и любовь, служащую не просто бальзамом на рану. Насколько я могу судить, самые стоящие удовольствия на этой земле пролегают где-то между удовлетворением другого и удовлетворением себя самой. Кто-то назовет это этикой.

По мысли Сильверман, однако, этот цикл может — или должен — измениться: «Наша культура должна поддерживать [мать], предлагая положительную репрезентацию материнской ограниченности, но вместо этого она поддерживает во всех нас негласное убеждение, что [мать] могла бы удовлетворить наши желания, если бы действительно захотела». Но как могла бы выглядеть «положительная репрезентация»? Женские роли получше в голливудском кино? Как книга вроде этой? Не желаю ничего репрезентировать.

В то же время каждое слово, которое я пишу, может быть прочитано как своего рода защита или утверждение ценности меня самой (кем бы я ни являлась), моей точки зрения (которую я якобы высказываю) и чего бы то ни было, прожитого мной. Так много узнаешь о людях, стоит им открыть рот. Например, тут же понимаешь, что стоит держаться от них подальше [Айлин Майлз]. Отчасти в этом и заключается ужас говорения, письма. Прятаться негде. Когда пытаешься спрятаться, зрелище может быстро скатиться в гротеск. Вспоминается предусмотрительная попытка Джоан Дидион в «Синих ночах» пресечь на корню любые обвинения в том, что детство ее дочери Кинтаны-Роо было привилегированным: «„Привилегия“ — это упрек. „Привилегия“ — это клеймо. „Привилегия“ — это позорный столб. „Привилегия“ — это утверждение, с которым (как подумаю, сколько [Кинтана] выстрадала, как вспомню, что случилось потом) мне нелегко согласиться»[65]. Обидно читать эти слова, ведь, описывая то, «что случилось потом» — смерть Кинтаны сразу же вслед за смертью возлюбленного мужа, — Дидион раскрывает тему поинтереснее, пускай она от нее и отнекивается: экономическая привилегированность не способна уберечь от всех страданий.

Меня интересует преподнесение собственного опыта и реализация собственного образа мышления, и неважно, кто что подумает. Также я бы хотела легко согласиться с наличием у себя множества привилегий — разве что понимание привилегии как чего-то, с чем можно «легко согласиться» — «согласиться однажды и разделаться навсегда», — смехотворно. Привилегия сатурирует, привилегия структурирует. Но мне никогда не было интересно отстаивать правоту и — еще меньше — праведность какой угодно позиции или установки. Какие еще есть причины для письма, кроме как стать изменником собственного правления, собственного пола, собственного класса, собственного большинства? А заодно и письма [Делёз / Парне].

Боязнь утверждать. Вечное избегание «тотализующего» языка, то есть языка, который растаптывает конкретику; осознание того, что это очередная форма паранойи. Барт нашел выход из этой карусели, напомнив себе, что «утвердителен не он сам, а язык». Нелепо, говорит Барт, пытаться избежать утвердительной природы языка, «прибавля[я] к каждой фразе какую-нибудь формулу неуверенности, как будто что-либо само возникшее из языка способно его поколебать».

Мое письмо пронизано подобными тиками неуверенности. У меня нет никакого оправдания или решения, кроме как позволить себе эти колебания, а позже вернуться и избавиться от них. Такой редактурой я придаю себе смелость — не врожденную, но и не привнесенную извне.