Аргентинец

– И часто они этим занимаются? – спросил Клим.

– У нас постоянно что-то грохочет.

Как и Любочка, Нина настолько привыкла к происходящему, что считала разрывы гранат чем-то обыденным.

Клим взялся за паникадило.

– Давайте я отнесу его наверх. Жора, возьми мой короб.

4

Паникадило положили в пыльной буфетной, залитой вечерним солнцем. Жора с Еленой побежали на кухню – распорядиться насчёт ужина, и Клим с Ниной остались одни.

– Может, вам всё-таки вернуться в город? – спросил он. – Там безопаснее.

– Сейчас везде одно и то же.

Солнце падало из окна на Нину: лицо её оставалось в тени, а руки и грудь в вырезе платья казались золотисто-розовыми. Немыслимое сочетание: вот эта самая девичья прелесть – и битва за паникадило. Графский титул – и кавалер из Продовольственного комитета… в придачу к папаше-портному.

Нина тоже пристально смотрела на Клима, бездумно вертя на пальце обручальное кольцо, слишком большое по размеру. Оно явно было очень дорогим, скорее всего, фамильным, и не очень-то ей подходило.

– Как вы узнали, что я здесь? – спросила она.

– Софья Карловна хотела, чтобы я забрал ваш завод… – начал Клим, но Нина его тут же его перебила:

– Софья Карловна всю жизнь брала деньги с полочки на камине! Она вообще не понимает, откуда что берётся! На что мы будем жить, если вы заберёте завод?

– Она сказала, что господин Фомин…

– Он просто помогает мне, единственный из всех! Он знает бухгалтерию, понимает в инженерном деле, в станках, в закупках… Если бы не он, мы бы давно по миру пошли!

Нина уронила кольцо, наклонилась за ним, и револьвер снова выпал из её кармана. Присев, она взглянула на Клима снизу вверх.

– Давайте перепишем вексель? Я могу оставить вам в залог что-нибудь ещё – мою библиотеку или мебель. А в марте… нет, лучше в мае… я пришлю вам деньги.

Сердитая, испуганная, готовая воевать и с грабителями, и с кредиторами… Клим уже понял, что у него никогда не хватит духу отобрать у неё последнее.

– Возвращайтесь в Нижний Новгород, и мы перепишем вексель, – сказал он.

– Правда? – Нина просияла. – Только прямо сейчас я не могу ехать в город.

– Почему?

– У меня дела на заводе.

Она выпрямилась – всё ещё с револьвером в руке – и начала торопливо рассказывать о том, что они варят особую пропитку для брезента, и за ней нужен глаз да глаз.

– Может, вы погостите у нас недельку? – смущённо проговорила Нина. – А потом мы вместе поедем в Нижний Новгород и переоформим вексель. Я боюсь отпускать вас к вашим присяжным поверенным.

Клим вздохнул и, не выдержав, рассмеялся.

– Чего не сделаешь под дулом револьвера?

– Он всё равно не заряжен, – отозвалась Нина и поспешно спрятала его в карман.

5

Клим прогуливал дела, как двоечник уроки. «Неделька» растянулась на две, а потом и на три недели – Нину без конца что-то задерживало на заводе. Но Клим и не думал жаловаться. Любочке и юристам он написал, что гостит в Осинках, а себе говорил, что негоже бросать даму одну, в глуши, среди дезертиров и похитителей паникадил.

Он каждый раз изумлялся, насколько Нина могла быть разной. С Жорой и Еленой она вела себя как старшая сестра – мудрая, справедливая и знающая ответы на все вопросы. С мастерами и поставщиками играла в бойкую, но невезучую барыньку, которую грех обидеть. А если кто смел покуситься на её добро или выказать неуважение, она превращалась в бешеную фурию. Однажды Нина спустила с крыльца пьяного дезертира и пообещала «проломить ему башку», если он ещё раз подойдёт к ней. И всё это – до того, как Клим с Жорой успели что-то предпринять.

С Климом Нина была вежливой и гостеприимной. Принимала подношения – то ёжика в шляпе, то чёрные сливы, то связку окуней, – но всегда отодвигалась, если Клим оказывался слишком близко. То ли она боялась огорчить господина Фомина, то ли до сих пор не могла забыть о погибшем муже. Портреты графа Одинцова висели в каждой комнате барского дома, и Нина то и дело бросала на них грустные взгляды.

В деревне Нину считали «деловой». Жора рассказал Климу, что после смерти Володи она продала лесопромышленнику дубовый участок под вырубку: тот предложил пять тысяч, и она, не думая, подписала договор. Потом выяснилось, что те дубы стоили никак не меньше тридцати тысяч, и с тех пор Нина торговалась за всё: не уступала даже инокиням, которые покупали у неё смородиновый лист для засолки огурцов.

– Мы с ней быстро учимся, – с гордостью сказал Жора. – Нам ведь не положено ни графского имени, ни образования… А вот поди ж ты: у Нины теперь свой завод, а я окончу гимназию, поступлю на дипломата и женюсь на Елене Багровой. Она ведь тоже не простых кровей, из старинного купеческого рода. Её отец – первый пароходчик на Волге!

Каждое утро они все вместе ходили в деревню: Нина – на завод, Елена – за продуктами, а Клим с Жорой выполняли роль телохранителей.

Из камешков и верёвки Клим сделал «болеадорас», метательное оружие аргентинских скотоводов, и научил Жору бросать его. Тот уже ловко сбивал старые сапоги, поставленные на чурбан, и говорил, что, если на Нину нападут дезертиры, их сапогам тоже не поздоровится.