Аргентинец

Я не ревную даже к Мопассану. Он был циником, притом сумасшедшим, и ему не понять разницы между коровьей страстью и изысканным эротическим чувством к женщине, которую тебе не придется даже поцеловать. Ты можешь только поблагодарить ее, поклониться и уйти. И этого будет достаточно.

2.

Церковь была полна народа. На окладах, на ризах мигающие отсветы свечей и глубокие тени, «Господи, воззвах», летящие голоса, мрак под куполом.

Нина крестилась вместе со всеми, но смысла службы не понимала. Смотрела на встревоженные, сосредоточенные лица. У стены на коленях стояла молодая женщина в черной кружевной накидке на волосах; старик пытался зажечь свечу перед иконой, но не мог совладать с трясущимися руками. Толстая купчиха окунала палец в лампаду и мазала веки себе и маленькому сыну.

Кухарка Клавдия сказала, что матросы за мешок белой муки просят четыреста рублей, а сами туда песок подсыпают. Народ с утра толчется на пристани, ждет пароходов из хлебных губерний; фунт пшена у спекулянтов – рубль двадцать пять копеек. Сумасшедшие цены!

Все эти дни Нина жила в тревожном мареве: что-то мягкое, серое, бесформенное заливало город, и от этого ощущения невозможно было избавиться.

Кто-то из прислуги разболтал Матвею Львовичу, что Клим ездил в Осинки, но вопреки ожиданиям Нины Фомин не устроил скандала и лишь попросил рассказать ему правду. Потом обнял:

– Когда вы рядом, все не так плохо.

Нине было стыдно, будто она обманывала его: он радовал ее не собой, а своими возможностями. Если он был рядом, с ним надо было говорить о делах – казалось, что молчать неудобно. Впервые Нина осознала: вот это и есть ее мужчина. Не «временный», ничего не значащий, а самый что ни на есть постоянный. Ее личная жизнь – быть любовницей председателя Продовольственного комитета. Именно так – с упоминанием должности.

Клим был прав: Нина продавала себя. Он опять, не ведая, что творит, оскорбил ее, назвав вещи своими именами.

Жора «серьезно поговорил» с Ниной:

– Клим отличный парень – чего тебе еще надо?!

Она опять расстроилась, разозлилась:

– Я не люблю его!

– Ты даже не пыталась!

Его слова изумили Нину.

– Как можно «пытаться любить»?

– А так – прикладывать усилия, делать что-нибудь ради этого. Мы с Еленой все время друг для друга стараемся, поэтому у нас, сама видишь, что выходит… А ты забилась в угол и думаешь, что тебе счастье с неба упадет.

– Оставьте меня в покое!

Нина вспоминала, как она не совсем осознанно поддразнивала Клима, попадалась ему на глаза и с тайной радостью подмечала его исступленные взгляды.

Поход к нотариусу, нежданный визит Клима, когда он принес прощальные подарки… Можно было не выходить в столовую, но Нина не смогла отказать себе в удовольствии.

– Зря ты его отвергла, – вздохнула потом Елена. – Тебе было бы с ним хорошо.

Лучше некуда: быть забавой богатого пустобреха в чужой стране, где у тебя ни родных, ни друзей. Поссоришься с ним – и куда пойдешь? На панель? Ни Жора, ни Елена не догадались, что Клим позвал с собой Нину только для красного словца, прекрасно понимая, что без заграничного паспорта, без визы, с большим семейством на руках никуда она не поедет.

3.

Нина не достояла службы и вышла из церкви. Смеркалось. Погода была дрянная – накрапывал мелкий дождь, дул ветер. Откуда-то вынырнул мальчишка с пачкой газет:

– Последние телеграммы! Временное правительство низложено!

Только этого не хватало… Вокруг газетчика тут же собралась толпа. Люди совали ему деньги, выхватывали друг у друга вкривь и вкось напечатанные листки.

– Что пишут? Опять война? С кем?

– В Петрограде новая революция… Власть захватили большевики…

Нине газеты не хватило. Встревоженная, она оглянулась, ища других мальчишек. Из церкви повалил народ – кто-то уже пустил слух о падении правительства. Парень в кожаной шоферской куртке влез на ограду и принялся митинговать:

– Мы стояли и будем стоять за Учредительное собрание…

Нина увидела солдата с газетой.

– А… дьявол, ничего не понятно! – зло проговорил тот. Оглянулся кругом: – Барыня, ты грамотная? Прочитай, чего пишут.

Нина взяла у него грязный листок – пальцы тут же окрасились типографской краской.

– «К гражданам России!» – громко начала она. К ней придвинулись люди: слушали жадно, боясь пропустить хоть слово. – «Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки Военно-революционного комитета. Дело, за которое боролся народ – немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, – это дело обеспечено. Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!»

Дальше шли телеграммы, из которых было ясно, что в Петрограде беспорядки, а в Москве стреляют.

– Большевики никогда не делали тайны из своих намерений, – сказал господин в фетровом котелке. – Обещали взять власть, вот и взяли. Теперь резня будет.

Толпа начала расходиться. Нина не знала, что и думать: отмена собственности на землю, рабочий контроль… А вдруг завод в Осинках отнимут? Надо бежать в Кремль к Матвею Львовичу – он наверняка знает подробности.