Арестант

— «Хванчкара»! — сказал старый зек. — «Хванчкара», Николай Иваныч, это подлинный дар небес… Красное полусладкое, делается из винограда сортов Муджуретули, Саперави и Александреули. Оцените этот гармоничный вкус с бархатистыми оттенками. Оцените выразительность сортового букета… А цвет? Этот благородный темно-рубиновый цвет! А, Николай Иваныч?

— Э, Палыч, да вы поэт, — иронично произнес Наумов. — А я человек простой — коньячку хлопну.

Хозяин сделал глоток коньяку и поставил на стол широкий коньячный бокал. Он посмотрел на гостя умными, проницательными глазами и вдруг сказал:

— Ну, как же ты так лоханулся, Палыч? И все сразу встало на свои места. Только что казалось: у камина сидят двое хорошо знающих и уважающих друг друга мужчин. Сидят двое равных.

— Ну, как же ты так лоханулся, Палыч? Так у вас говорят, кажется?

Все стало ясно. Померкла «Хванчкара». За столом сидели Хозяин и Шестерка. За столом сидели два хищника. Вот только породы они были разной.

Антибиотик поперхнулся «Хванчкарой». Ему вспомнился вчерашний намек на возраст. Ему послышались слова: старый ты стал, Палыч, не справляешься. А не справляешься — заменим.

— Враги, — сказал он негромко. — Враги кругом, завистники.

— Враги, — усмехнулся Наумов. — Если б вокруг были одни друзья… Человеческий фактор, Палыч, самое слабое и уязвимое звено в любой системе. Кадры требуют особого внимания и постоянного контроля. Неужели это непонятно?

— Я, Николай Иваныч, — быстро отозвался Антибиотик, — постоянно контролирую кадры. Да вот пришла беда, откуда и не ждали. Бесы блудни затеяли.

Наумов поморщился, и Виктор Палыч понял — сменил лексикон:

— Провокацию задумали враги нашего дела. Заправлял там писака один — Серегин.

— Это из городской «молодежки» журналист? — уточнил Наумов.

— Он. Правдолюбец херов, — отозвался Антибиотик, понимая, что хозяину известна канва событий и Наумов просто подталкивает его, намекает: излагай точно. — Он, сучонок недобитый. Да сам-то он ноль без палочки. Но сумел привлечь на свою сторону Никиту-Директора из РУОПа (Наумов кивнул) и Катьку, блядищу заморскую.

— А это что за таинственная особа с романтической фамилией?

Антибиотик сделал глоток вина. Было заметно, что он волнуется.

— Есть одна такая блудница. Со мной работала, двух моих парнишечков стравила, сбила с панталыку, погубила… теперь большими деньгами ворочает, в Швеции живет. А до того, как ко мне попала, замужем была за покойным Гончаровым… Вы ведь его знавали, Николай Иванович… покойничка-то.

Наумов нисколько не переменился в лице, ничем не выдал свою заинтересованность. Но в мозгу у него вспыхнуло табло: Внимание! Он взял в руки коньячный бокал, не спеша отхлебнул и спокойно спросил:

— Это о каком Гончарове речь, Палыч?

— О покойном Вадиме Петровиче. Вы же меня с ним и познакомили. Припоминаете?

Припоминаю, подумал Наумов, еще как припоминаю. Забыть покойничка Гончарова, который своей нелепой смертью перечеркнул счет в 60'000'000 долларов? Нет, господа бывшие товарищи, на тех деньгах мы поставили крест, но не забыли… Вдова покойного Вадима живет в Швеции и заправляет огромными деньгами. Откуда же у нее эти деньги? Что это может означать? Что значит огромные? Интересно…

— Припоминаю, Палыч, припоминаю, — негромко и задумчиво сказал Наумов. А потом жестко, требовательно, как лагерный кум, добавил:

— А ну-ка про Екатерину Гончарову все, что знаешь. Подробно, во всех деталях.

В тот момент, когда Палыч начал свой рассказ, к ресторанчику Колобка на улице Савушкина подъехала бежевая пятерка. Машина остановилась в прилегающем переулке метрах в пятидесяти от входа. Почти сразу в нее села топтавшаяся неподалеку скромно одетая тетка с хозяйственной сумкой в руках.

— Ну что? — спросил ее огромный детина с перебитым носом. Он сидел рядом с водителем, вяло покуривал.

— Замерзла, как сука последняя, — ответила женщина.

— Мне что, отодрать тебя, чтоб согрелась? — зло сказал амбал, не оборачиваясь. — Докладывай дело, коза.

— Колобок как уехал полчаса назад, так и не возвращался, — быстро ответила тетка. Она знала, что сердить мужика с перебитым носом нельзя. — С ним еще трое. Уехали на двойке. Остальные — человек восемь — внутри. Кабак закрыт, на двери табличка: извините, мол, по техническим причинам. Снаружи никакой охраны не видать.

— Ну, хорошо! — сказал амбал. — Давай сумку и вали отсюда по-быстрому. Все забудь. Если кому чего ляпнешь — конец тебе, старая. Просекла?