Арестант особых кровей

Меня всегда раздражала его манера говорить, его голос, нахальный и протяжный. Меня бесили его усмешки, его взгляд. Я ненавидел Григо за то, что он, будучи усыновленным, имеет такие же бархатно-карие глаза, как у нашей матери, и что все посторонние считают, что цвет ему передался генетически от нее. Мне всегда хотелось, чтобы он выглядел иначе, чтобы резко выделялся среди нас, чтобы всем сразу становилось ясно, что никакой он не Малейв, а Монсиньи, отпрыск мало кому известного обнищавшего энгорского рода.

— Мы из одного Рода, хочешь ты этого или нет.

— Не хочу.

— Знаю, — кивнул Григо. — Ты мой личный хитренький вредитель, Неро, и я всегда знал это. Но думал, повзрослев, ты перестанешь делать пакости исподтишка и наберешься смелости делать это открыто. Можешь возрадоваться! — он раскинул руки в стороны. — Найте Малейв уничтожен, убит, нет больше «бога»! Я теперь обычный человек с ограниченными гражданскими правами. Блистай, братишка, настало твое время.

Слово «братишка» было переполнено издевкой.

И это он-то сломан, он-то сломлен?! Он хитер и живуч… живуч, как рептилоид! Я позволил раздражению заполнить себя, и в сердце загорелась злость, яркая, нетерпимая.

— Как, кстати, поживает Хальд? Не нажаловался на меня? — уточнил с самым любезным видом Григо. — Я с ним был весьма приветлив, но он почему-то убежал от меня, как будто его какая-то зараза в задницу ужалила.

Я улыбнулся; улыбка далась мне с болью.

Он все всегда знает, все замечает… был бы он глуп при своих способностях или недостаточно наблюдателен, тогда бы я простил ему превосходство, но он, тварь чешуйчатая в облике человека, умен и не дает никому к себе подобраться. Как и сказала Тана, навредить он может только сам себе.

Злость разгорелась во мне еще большим пламенем, и сгорели установки отца, велящие всегда держать эмоции при себе… К цвину отца! Я всегда держал лицо, всегда был вежливым и рассудительным, гордился своей невозмутимостью, но в чем ценность такой невозмутимости, если в душе нет покоя, если эмоции душат и требуют выхода? Я всегда хотел быть, как мать, открытым, но из-за Григо, которого называли ее копией, намеренно подкроил себя под отца… Глупая юношеская обида!

— Ненавижу тебя, — прорычал я, подходя к Григо. — Ненавижу!

— Себя ненавидишь, Неро, себя, — возразил он. — За то, что силы характера недостает. За то, что слабак.

Дальнейшее будто бы происходило во сне, в котором я был только наблюдателем. Но это мои руки стащили Григо с кровати, это мой кулак врезался в его скулку, и это я легко отпихнул в сторону вставшего на защиту Григо апранца.

Мы дрались друг с другом впервые в жизни. Дрались жестко, не щадя себя и тем более не щадя палаты. Апранец пару раз сунулся, но, получив двойной удар и отлетев на пол, больше не встревал. Визжала медсестра, прибежавшая на тревожный звонок. Топали в коридоре.

Мои брюки треснули, рукав оторвался, изо рта текла кровь, а один глаз уже заплыл. Кряхтя, я схватил Григо за грудки и просипел:

— Всегда мечтал тебе врезать! За то, что вечно отнимал у нас с Виго мать, за то, что ей приходилось постоянно из-за тебя переживать! За то, что позволял себе разные выходки! За то, что при всем при этом все больше любили тебя, а не нас с Виго, послушных и ответственных! Несправедливо!

Чем больше я говорил, тем увереннее становился мой голос, и тем легче дышалось. Ярость придала мне сил, сделала равным Григо, так что я смог потрепать его, «непобедимого». Дав выход злости, я лег, как он, на полу. Меня больше не трясло, взгляд прояснился, несмотря на заплывший глаз.

— Знал бы я тогда, — прохрипел Григо, отвечая с запозданием, — что ты не рафинированный послушный мальчик, опасающийся запачкать рубашку, а вполне сносно махаешься, брал бы тебя с собой в лес. Вместе бы деревенских парней строили.

— Да никогда бы ты меня не взял! Ты слишком задирал нос. Уже тогда отовсюду перла твоя исключительность…

— Да я просто боялся, что меня, приемыша, вышвырнут из семьи, как надоевшего щенка, если не покажу класс, если не стану самым-самым! Наследники-то настоящие есть, свои, двое… А я кто?

Я повернул голову и посмотрел в лицо Григо. На скуле его уже наливался синяк, а губа была подбита.

— Ты боялся, что наши родители тебя вышвырнут? — пораженно спросил я.

— Да, боялся. Потому работал над собой, как проклятый, хотел, чтобы они мной гордились. Чтобы пропал страх, что однажды они не признают своим.

Я сглотнул слюну вместе с кровью. Так вот чем была вызвана невероятная упертость Григо и его не менее невероятная работоспособность… Он хотел стать достойным наследником Гоина Малейва, нашего отца, человека во всех отношениях незаурядного, и эти его подростковые взбрыки в духе: «Я всех сильнее, я обойдусь и без вас» были не протестом, а способом показать, что он чего-то стоит.

— Поглоти тебя Черная дыра, Григо, — проговорил я. — Ты перестарался!

В палату вбежали несколько человек охраны и медбратья; где-то позади маячил член комиссии, с которым я виделся сегодня.