Арденнские страсти

И в этих горестных раздумьях не только героя, но и самого писателя нет высокомерного отношения «чистого» к «нечистым». Слишком многое в чужой жизни, чужой истории будило острые воспоминания о злоключениях своей страны, современников, друзей.

В рассказе «Помнишь Хемингуэя?» Славин ощутил и передал молчаливую трагедию двух советских военачальников, переживших гибель Испанской республики, различил «за… маской властности и гнева комочек боли» за происшедшее за Пиренеями и происходящее на родине, тайное предчувствие собственной близящейся гибели.

Драматичны и рассказы о друзьях по литературе, чьи писательские судьбы были или просто непоправимо оборваны, или, во всяком случае, изломаны и скомканы, как у Юрия Олеши, Андрея Платонова и, наконец, Василия Гроссмана, которому посвящены полные сочувствия страницы очерка «Армения! Армения!».

Славин писал об Ильфе, что тот «был мягок, но и непреклонен, добр, но и безжалостен».

Так можно было бы сказать и о нем самом.

Стеснительный Лев Исаевич, не задумываясь, подошел к Михаилу Булгакову, чтобы поздравить его с прекрасной пьесой о Мольере, над которой уже сгущались тучи.

Он не покидал опальных друзей и не благоволил к тем, кто процветал на образовавшемся безрыбьи и по-рачьи пятился назад.

Недаром один, причем далеко не худший, из подлинных «счастливчиков» той поры признавался, что не ждет для себя добра от Славина-мемуариста.

Долгая жизнь Льва Исаевича (1896–1984) завершилась, но смотришь на полку, где стоят его книги, и вспоминаешь слова его юной героини о деревьях: «И совсем они не молчат. Разве ты никогда не слышал, как они разговаривают? Протягивают друг другу ветки и разговаривают».

Так, может быть, это и есть подлинное творческое счастье?

«Ей-богу, недаром пожито!» — как восклицал перед смертью один из героев «Интервенции».

А. Турков

Арденнские страсти Роман

Страницы из дневника первого лейтенанта Лайонела Осборна

Записи от 5—10 декабря 1944 года

Второй день я мотаюсь в этой курортной, наполовину разбомбленной дыре Спа и все не могу найти попутной машины в часть.

И вообще сдается, что войны вовсе и нет.

А ее и вправду нет в Арденнах.

Это, положим, не мои слова. Это сказал мне за обедом саперный капитан, похожий на постаревшего кролика.

Когда он ест, его оттопыренные уши (точь-в-точь две улитки!) шевелятся в такт жеванью. Честное слово, я насобачился по частоте этого ритма судить о вкусовых качествах жратвы в этой интендантской объедаловке, забравшейся в роскошные залы ванного заведения «Петр Великий». Крыша стеклянная. Окна под потолком.

Поинтересовался:

— Что это еще за «Петр Великий»?

Капитан меня просветил:

— Русский император. Лечился здесь. Имейте в виду, эту знаменитую воду не вывозят. Пользоваться можно только здесь. Ходить недалеко: источник «Петр Великий» тут же, в подвале. Волшебная водичка! Хочешь — пей, хочешь — купайся. Курорт! И не только здесь, в Спа. Весь наш фронт до самого Ахена и до Трира — сплошной курорт. Последний выстрел я слышал, когда у Сен-Вита обивал окопы досками. И то, по-моему, из охотничьего ружья.

Ну, я ему на это сказал, что не мешало хотя бы поштукатурить облупленные стены «Петра Великого». А он начал вздыхать и качать головой. Что, мол, делать! У немцев здесь было офицерское казино. И они разрисовали все стены в своем анально-фекальном стиле. Пришлось сбивать эту порно, чтобы наши ребятки не воспламенялись излишне. Я полюбопытствовал:

— А что ж это за такой стиль?

— А вот полюбуйтесь.

И он вынул из кармана статуэтку. Маленькая бородатая собачка. Я взял ее, осмотрел. Ничего особенного. Собачка как собачка.

А он так хитренько улыбнулся, говорит:

— Это же машинка для чинки карандашей. Вся штука в том, куда вставляется карандаш. Под хвост! Весело, да? Или вот еще.

Опять он полез в карман и вытащил фарфоровую пепельницу. Посреди нее была выложена фарфоровая же и очень натурально сделанная кучка кала.

Спрашиваю:

— Вы что, собираете эти прелести?

Он сказал:

— Забавно же…

И принялся за суп.

Смотрю: уши его замолотили как сумасшедшие. А очень просто: овсяный суп с опостылевшей свиной тушенкой был премерзким и, значит, капитан спешил разделаться с ним побыстрее. Но это не мешало ему работать языком. Так и сыпал именами. Пришлось мне останавливать его чуть ли не на каждом слове.

Говорит:

— Старик Трой Миддлтон, конечно, вне себя…

— Стоп! Это кто?

А он недоверчиво:

— А вы не знаете?

— Я же не вашего фронта.

— Это наш командующий корпусом. Да и вся эта штабная бражка Восьмого корпуса ворчит: нет боев, нет наград. Весь Спа нафарширован штабами. Здесь вы можете увидеть Ходжеса…

— Стоп!

— Все забываю, что вы не наш. Командующий Первой армией. Да и сам Брэдли изредка наезжает. Омар Брэдли, командующий Двенадцатой группой армий.

— Это-то я знаю.

— И вообще генералов тут у нас, в Спа, хватает. Как-то прикатил старик Уильям Симпсон из Девятой, из Маастрихта, принял парочку углекислых «петров великих». А однажды удостоил нас визитом сам Монти.

Говорю:

— А не заливаете, капитан? Фельдмаршал Монтгомери?