Арбалетчики в Карфагене

После обеда наши шпионы сообщили нам о суете вокруг товара и о встрече бородача-финикийца с прибывшим из-за моря купцом. Дело явно сдвигалось с мёртвой точки, и мы отправились в порт смотреть судно. А продолжавшие наблюдать за ним пацаны доложили, что по подслушанным ими разговорам моряков их корабль – из Александрии. Как говорится, что и требовалось доказать…

Ради маскировки мы заглянули на припортовый невольничий рынок.

Для отвода глаз прошлись по нему, поглазели на живой товар, поприценивались. Как и полагается похотливым самцам, задержались возле молодых рабынь, поразглядывали их, пощупали наиболее смазливых, даже поторговались немного для вида. Покупать у нас и в мыслях не было. Были бы на рынке испанцы – тогда другое дело, имело бы смысл купить вместо оставленных в Карфагене слуг, а эти, грекоязычные и ни бельмеса не понимающие по-иберийски, нас не привлекали. Так бы мы и ушли восвояси, дел ведь теперь хватало, если бы я краем уха не услыхал неких "магических" слов:

– Рабыня с Коса! Недорого!

Торговец живым товаром явно скромничал. Сотня драхм, и не аттических, а родосских, за молодую рабыню в розницу – это очень дёшево. В пересчёте на карфагенские шекели это около сорока – мне Софониба в Кордубе обошлась в пятьдесят, и это "нетто", то бишь нагишом, одевать её пришлось отдельно… А уж для Греции – как говорится, дешевле только даром. Оставалось только выяснить, нужна ли она мне.

– Что с ней не так? – спросил я продавца, приценившись к остальным и убедившись, что бабы похуже этой стоят существенно дороже – от ста пятидесяти драхм.

– Она с Коса, чужеземец, – ответил тот, – Они там упрямы и своенравны, а кому нужна такая служанка? Я честный торговец, мой отец торговал рабами здесь, я торгую рабами здесь и мой сын, я надеюсь, будет торговать рабами здесь. Ради нескольких лишних драхм я не стану обманывать покупателя и портить будущую торговлю себе и своим наследникам.

– И в чём же их упрямство и своенравие?

– Эти дуры соглашаются делать только ту работу, которую считают своей и наотрез отказываются от любой другой. Приходится долго бить их или морить голодом, чтобы они образумились. И всё равно попадаются такие, что предпочтут умереть, но настоять на своём.

– В чём причина такого неразумия?

– Они помешаны на своём обычае – то ли дарма, то ли харма – как-то так называется. И этот обычай не позволяет им заниматься ничем кроме своего ремеслла. А их ремесло – выделка косской ткани. Мужчины ткут, женщины прядут – этим и живут вот уже сотню лет. Размножились за это время как кролики, сырья на всех не хватает, вырабатывают мало, разоряются, а другим делом заняться обычай не велит. И либо дохнут с голоду, либо попадают в рабство за долги из-за своего дурацкого обычая. Вот и у этой родители разорились и в долги влезли – и вся семья угодила на невольничий рынок. Зато обычай свой соблюли, дурачьё!

Мы с Васькиным многозначительно переглянулись, едва сдерживая торжествующий вопль.

– И что, совсем ничего больше не делают кроме своей косской ткани?

– Ну, прясть лён или шерсть она, пожалуй, будет. Но зачем же ты повезёшь к себе простую прядильщицу, когда в твоей собственной стране наверняка хватает своих таких же?

– Ты прав. Вдобавок, простые рабы у нас и стоят дешевле. Правда… гм! – я с нарочитой откровенностью "раздел" невольницу глазами.

– Не самый лучший выбор, чужеземец! – усмехнулся работорговец, – Наложницей она будет тоже строптивой. Разве только если тебе нравится брать женщин силой…

– А это ещё почему?

– Да всё этот их дурной обычай! Для жреца или философа она раздвинет ноги с радостью, для воина – охотно, с земледельцем и мастеровым ещё ляжет, а купцов они почему-то презирают. Ещё терпят богатых и влиятельных, но ты не похож на такого. Мелкий же торговец для неё лишь немногим лучше раба. Кроме того… гм… не обижайся, чужеземец, но ты ведь – варвар. Это тоже не добавит ей желания принадлежать тебе.

– Даже так? Гм… Ну-ка, покажи мне её! – я уже разглядел и маленькое пятнышко краски на лбу рабыни, подтверждающее индийское происхождение её предков, но следовало отыграть роль недалёкого сластолюбца до конца.

Она содрогнулась от ужаса, когда купец заставил её раздеться перед нами, но деваться ей было некуда.

– Недурна, – признал я, – Но ты говоришь, она строптива? Это не очень хорошо.

– Я предупредил тебя – решай сам.

– Да, ты предупредил честно… Гм… Недурна… Но своенравна… Гм, – я старательно изобразил колебания, – Это ж придётся её укрощать… Гм…

– Если нравится – уступлю за девяносто, – проговорил купец.

– Семьдесят! – грабить честного и даже вполне порядочного – ну, для его профессии, конечно – торговца мне не хотелось, но для поддержания легенды нужно было изобразить прижимистость и поторговаться.

– Восемьдесят! – возразил тот, – Должен же я заработать на ней хоть несколько драхм!

– Хорошо, не буду лишать тебя барыша – пусть будет восемьдесят, – я отсчитал ему монеты, с трудом подавляя довольную ухмылку. Тридцать два шекеля за ТАКУЮ бабёнку – в самом деле, дешевле только даром, гы-гы!

8. Александрия Египетская