Аравийский рейд

– Кушать хочется, – шмыгает носом Стасик и заглядывает в пустое нутро холодильника, словно там специально для него Литвак припрятал сочный бифштекс.

Двигаю ногой бачок и растягиваюсь на третьей полке. Улыбаюсь в предвкушении очередного раунда незлобивых перебранок. Я хорошо знаю Торбина – он не удержится перед соблазном чуток подразнить капризного друга. Так и есть – Валера устроился полкой ниже и, не открывая глаз, бурчит:

– Посидишь недельку-другую на диете – ничего с тобой не случится.

– Мне калории нужны! Я, между прочим, еще расту.

– В твоем возрасте растут только животы и раковые опухоли…

Началось. Впрочем, лучше слушать беззлобный треп, чем маяться в опостылевшем безмолвии.

* * *

Третьи сутки мы обитаем в подсобке, по воле пиратов превращенной в судовую каталажку.

Признаюсь, месяц, неделю или пару дней назад я не испугался бы мысли о подобной отсидке. Да что там – в глубине души я готовил себя и к худшим условиям. Однако ж реальность превосходит самые смелые фантазии. Как говорится, теория – одно, а практика – что угодно, но другое.

Пищу за двое прошедших суток приносили дважды. И то, что приносили, пищей называлось с большим натягом. Сваренный на воде, пересоленный и чересчур пряный рис; без капли масла, зато сдобренный дурно пахнущей жидкостью, похожей на сок протухшей рыбы. После разносолов мастера Литвака этот «шедевр» местной кулинарии застревал ровнехонько посреди пищевода. Риса приносили в достаточном количестве, но опять же – ни хлеба к нему, ни кружки чая. Вместо чая «щедрые» пираты приволокли бидон с водой, стоявший отныне у двери. Крышку мы держали постоянно закрытой – слишком уж смердило в нашей каталажке.

Вонища стоит по причине банальной и постыдной. Ушлые гниды цвета спелых баклажанов выводить по нужде нас не торопятся, оттого и пришлось устроить отхожее место в дальнем углу. Благо, при двух бачках имеются плотные крышки…

На следующий день судьба дарит нам настоящий праздник – жратву вместо курчавого пулеметчика приносит незабвенный Марк Наумович Литвак.

Мы едва не бросаемся его обнимать.

– Пусть открутят мои фаберже, если кто-то скажет, шо эти люди сыты! – негодует он, завидев наши отощавшие бледные рожи.

Следом за поваром в каталажку вваливаются два сомалийца с автоматами наперевес. Тщательно осмотрев помещение (будто мы усердно рыли подкоп!), оба остаются у раскрытой двери.

Велик первым оказывается возле кока, подхватывает одну из кастрюль и спешит наябедничать:

– Маэстро, нам приносили рисовую кашу, сваренную на просроченном гудроне!

– Знаю-знаю, дорогой Станислав, эту дрянь производит из моего риса их человек – грязный, неопрятный и дурно воспитанный. Вы бы видели, как он готовит! Он просто переводит продукты!

– Лучше бы видели, чем жрали. Он сразу делает говно.

– Точно!

Смеюсь, приобняв повара. Литвак на самом деле возмущен и готов говорить об этом долго.

– …Представляете, им не нравится моя кухня! Шоб нам с ними всю жизнь ходить друг к другу в гости – им ко мне на именины, а мне к ним на похороны! Ой, а шо это у вас так плохо пахнет?! – оглядывается он по сторонам. Заметив в углу бачки, понятливо вздыхает и переводит разговор в приятную область: – Пора уже кушать, граждане! Я ж для вас и хлебушек испек, и блинчики соорудил с настоящей мясной начинкой – загляденье!..

Получив свою порцию, уплетаю блинчики за обе щеки и тихо интересуюсь:

– Где остальные, Марк Наумович?

– Вы можете не опасаться – они не понимают ни одной нашей буквы, – косит повар на вооруженную охрану. – Остальные… Кто где. Знаете, нас опять как-то странно содержат. То есть мы сидим взаперти в боковых помещениях первой палубы, но нас постоянно тасуют, как колоду карт перед сдачей в подкидного дурака. Трех-четырех человек уводят днем на работу из одних камер, а по возвращении сажают в другие. Вот так-то…

– Вас хоть тасуют. А нас упекли сюда и содержат хуже свиней! – обиженно цедит Величко.

– Да… у вас ужасные условия. Шо я могу сделать, Глеб Аркадьевич?.. Спасибо этой тараканьей кучке, за шо разрешили мне готовить для команды приличную пищу!

С удовольствием поглощаю последний блинчик и между прочим расспрашиваю:

– Кстати, о тараканьей кучке. Сколько их приползло на «Тристан»?

– О, я сумел бы ответить на ваш вопрос, если они были на виду и в одном вместе. А так… они маячат из угла в угол, и к тому же все на одно лицо.

– Ну, примерно, Марк Наумович. Двадцать, тридцать, сорок…

– Ой, шо вы! Где бы я взял столько риса?! Человек двенадцать – не больше.

Отменно накормив нас, кок собирает посуду и прощается.

– Кабы мне было известно, шо от них ждать, – виновато разводит Литвак руками на вопрос, придет ли он завтра.

Молчаливый конвой уводит нашего кормильца. Захлопывается дверь, гремят запоры; в блаженной истоме мы растягиваемся на полках стеллажа. Истосковавшемуся по качественной пище желудку полегчало, а на душе все одно беспокойно.

Спать не хочется, ибо выспались на много лет вперед. Просто валяемся и молчим, пока плотную тишину не разгоняет дребезжащий голос Рябы: