Аракчеевский подкидыш

— Я думаю, не было ли чего-нибудь у него с графом.

— Может быть, — задумчиво ответил Квашнин. — Граф ему пригрозился, может, за карету чем-нибудь особенным, Сибирью, что ли, солдатством. Мало ли чем.

Ханенко не согласился, однако, с этим мнением.

В то же время в спальне Шумского долго длившаяся тишина была прервана появлением Пашуты. Девушка долго ждала за дверями, прислушивалась и, горя от нетерпения видеть Шумского, узнать что-нибудь, наконец тихонько растворила дверь.

Марфуша, сидевшая на стуле около постели, поднялась и на цыпочках вышла в коридор. Пашута схватила ее за руки и ничего не спросила, но Марфуша, будто поняв молчаливый вопрос, ответила шепотом:

— Ничего неведомо еще… Сказывает доктор, покуда еще ничего… Может, еще и будет…

Но Марфуша не договорила, и слезы полились из глаз ее.

— Будет, будет жив! — вымолвила Пашута. — Я верю.

— И я верю! — проговорила, едва шевельнув губами, Марфуша. — Теперь забылся. Придет в себя, я ему скажу, что вы здесь. Захочет видеть. Все ее по имени называл сейчас…

— Баронессу? — спросила Пашута.

— Да! — отозвалась Марфуша странным голосом и, поникнув головой, опустила глаза. — Очнется, я скажу… Он ведь разговаривает.

И девушка, снова отворив дверь, вернулась тихонько на свое место и села около постели, внимательно приглядываясь к бледному лицу лежащего, которое казалось лишь немногим темнее подушки.

XLVIII

Прошло около получаса. Шумский открыл глаза и пригляделся к Марфуше. — Все сидишь?.. — произнес он чуть слышно. — Что прикажете?

— Теперь поздно… Приказал бы не мешать. Теперь нельзя… Помешала, — с расстановкой произнес Шумский. — Глупая ты, глупая. Зачем ты сунулась… Был бы теперь всему конец. Опять духу не хватит…

Марфуша не отвечала ни слова.

Наступила пауза.

Шумский шевельнулся и простонал.

— А ведь больно! — выговорил он.

— Вы не двигайтесь! Полежите спокойно. Иван Андреевич сейчас приедет с другим доктором.

— Чем их больше, то хуже! А что говорят они? Не лги! Скажи по совести.

— Говорю же я вам который раз по чести, по совести. Говорят: ничего, беды нет. Миновала пуля… все такое… Необходимое… И ее вынуть можно…

— Я это сам чую. Необходимого, — усмехнулся он, — ничего не повреждено. Только больно… Не то судьба, не то я дурак! В башку вернее бы было.

— Бог с вами!

— Да. Не хотел башку портить. Дурак и вышел… Да и ты вот помешала! След бы околеть. На кой прах я тут нужен?

— Баронессе нужны… — глухим голосом проговорила Марфуша, потупляясь.

— Эвося! Через месяц утешилась бы.

— Ну, другому кому нужны…

— Больше никому.

— Неправда это! Не одна она на свете. Есть и другие. Такие, что за вас помереть сейчас готовы.

— Ты, Марфуша? Знаю… Тебе я верю. Ты вот, действительно, одна на свете ко мне…

Но Шумский, не договорив, двинулся и, сделав гримасу, охнул.

— Да не двигайтесь, ради Создателя! — воскликнула Марфуша, вставая к нему.

Шумский тотчас закрыл глаза и, заметно ослабев от разговора, снова впал в полусознательное состояние. Прошло около получаса полной тишины в спальне. Марфуша сидела недвижно и не спуская глаз с лица лежащего. Изредка слезы набегали на глаза ее, и она украдкой быстро утирала их.

Наконец, дверь осторожно растворилась и появился, едва переступая, на цыпочках Шваньский. Он приблизился к девушке, нагнулся над ней и шепнул ей на ухо:

— Привел… Хирург он прозывается… Вырезать пулю будут… Как он? Приходил в себя?

— Ничего. Говорил даже много… — шепнула Марфуша.

— Ты бы шла, Марфуша, отдохнула… Спать бы легла.

Девушка мотнула головой.

— Ведь ты всю ночь тут сидела. Заснуть надо. Устала ведь. Поди ляг да выспись…

Марфуша улыбнулась едва заметной, горькой улыбкой и не ответила.

— Право бы, шла. Теперь не нужно, — шептал Шваньский жалостливо. — Да чаю бы напилась или поела чего. Сколько часов уже ты сидишь не пимши, не емши. Поди хоть чаю напейся! Самовар готов.

Марфуша подняла глаза на Шваньского, присмотрелась к нему и вдруг снова улыбнулась той же улыбкой. Что-то особенное сказалось в этой улыбке и в выражении лица ее. Шваньскому почудилось Бог весть что! Нечто, кольнувшее его в сердце. Ему почудились и упрек, и презрение, и озлобление. Никогда еще невеста его не смотрела на него такими глазами.

— Что же? Никто не виноват! Сам захотел! — шепнул он. — Пить, есть все-таки надо. Кто живет, кто умирает… И мы помрем.

— Ах, полноте! — вымолвила Марфуша, закрыла глаза рукой и отвернулась.

Шваньский постоял, переминаясь с ноги на ногу, потом снова нагнулся к девушке и шепнул:

— Как очнется, скажи… Они говорят, что надо скорее пулю искать и вырезывать… Чем дольше с ней, то хуже…

Марфуша встрепенулась, почти вздрогнула и пытливо присмотрелась к лицу Шваньского. Он кивнул головой, как бы подтверждая сказанное.

— А если еще хуже… вырезать? — шепнула она.

— Не нашего разума дело. Сказывает и этот и тот доктор, что я привез, что надо скорее.

Марфуша встала со стула, выпрямилась, будто решаясь на что-то особенное, и затем, постояв мгновенье, перекрестилась…

Шваньский удивленно глядел на девушку. Марфуша протянула руку и положила ее тихонько на плечо лежащего.