Аракчеевский подкидыш

Незнакомец вошел на крыльцо, осторожно приотворил дверь в аптеку и глянул внутрь. За прилавком стоял молодой, лет двадцати, аптекарский помощник, а на лавке дремал старик-крестьянин и сидела, сгорбившись, женщина, повязанная платком.

Тщательно осмотревшись, человек этот вошел в аптеку и вежливо, почти подобострастно, выговорил:

— Господин аптекарь, позвольте мне малость горчицы для горчичника.

Аптекарский помощник, приготовлявший какое-то лекарство, отозвался тихим, ленивым, отчасти сонным голосом:

— Присядьте.

Незнакомец сел на скамейке поодаль от сидевших на ней и спиной к свету. Молодой малый продолжал свое дело тихо, неспеша. Очевидно, что сон сильно клонил его, так как он зевал не переставая, причем отчаянно завывал, изредка приговаривая:

— Ах, пропади ты! О-ох, идолы!

По движениям молодого малого, по опущенным глазам, поникнутой на бок голове, по всему лицу, было видно, что он не только находится в полусонном состоянии, но отчасти изнурен бессонницей. Прошло минуты две полной тишины, которую только нарушал аптекарь, то зевая, то постукивая чашечками или гремя пузырьками. Но он не глядел никуда и не спускал глаз с тех предметов, которые были у него в руках.

Чернобородый в очках внимательно, пытливо и упорно разглядывал малого и, быть может, этот долгий и пристальный взгляд магнетически заставил, наконец, аптекарского помощника поднять на незнакомца глаза.

— Снимите картуз! — промычал он апатично и снова опуская тотчас же глаза на работу.

— Вы это мне-с? — отозвался незнакомец.

— А то кому же? Я что ли в картузе?

— А почему же мне снимать его?

— Первое, потому, что здесь, вон видите, святая икона в углу, а второе, потому, что здесь — графская аптека. Сюда нельзя влезать, как в кабак.

Незнакомец не двигался и очевидно затруднялся исполнить данный совет. Прошла минута, молодой малый продолжал стряпать, затем снова поднял глаза и приостановился работать.

— Вы что же, господин, на русском наречии не понимаете? Вам сказано: снимите картуз. А не желаете, я вас попрошу вон и никакой горчицы вам не дам.

Незнакомец нехотя снял картуз и покосился на всех.

— На вот, — прибавил аптекарь, подавая крестьянке пузырек с лекарством.

— Как же с им быть-то, родненький? — спросила баба. — В нутро его. Пить? Аль мазаться?

Аптекарь терпеливо растолковывал женщине, как принимать лекарство. Баба оказалась совсем несообразительная. Раза три принимался он объяснять и, наконец, растолковал.

— Спасибо, родненький, — поклонилась женщина. — А то, ведь, лекарство возьмешь, а как с ним быть не знаешь. Вон у меня в прошлом годе тетка Арина чуть не померла. Дали ей тутотка мазь, а она ею облопалась.

— От того все это, что вы дуры, — произнес аптекарь добродушно.

— Мы-то дуры, да больно сердит Густав Иванович. Сунет в рыло посудинку и гонит вон, а пояснить не хочет. Не время, вишь. Спасибо тебе! Стало быть, через кажинные шесть часов?

— Да ты брось, баушка, часы-то, — уже нетерпеливо произнес молодой малый. — Какие у вас часы. Нешто вы это можете знать. Ты дай ей поутру, дай среди дня, да дай вечером.

— Можно тоже и ночью?

— Дай. А коли спать будет, не буди.

— Ну, прощай. Спасибо, родной!

Крестьянка вышла вон.

— Это вы что же, господин аптекарь, выясняете им, — заговорил незнакомец, — нешто доктора нет у вас в Гру́зине?

— Есть, — лениво отозвался аптекарь. — Да народ-то глуп. Им надо в башку-то, всякое, раз двадцать вдолбить.

— А скажите, пожалуйста, как мне доктора разыскать. Я здесь проездом, остановился на ночь, да вот прихворнул, а утром надо ехать дальше.

Молодой малый толково, но снова не спуская глаз с пузырька, в который наливал какую-то микстуру, объяснил, где помещается гру́зинский госпиталь, и живет доктор.

— Хороший он человек? — спросил незнакомец.

— Кто его знает! Кто хвалит, а кто ругает. Я не знаю. Я здесь только две недели, как получил должность аптекарского помощника, никого и ничего не знаю. Да, должно быть, не придется и узнавать ничего. Отходить надо.

— Что ж так?

Молодой человек с большим оживлением или, вернее с ожесточением, начал рассказывать, как аптекарь играет в карты до трех часов утра, спит потом чуть не до полудня, оставляя его одного орудовать. Днем даст выспаться ему три-четыре часа и опять посылает будить, так как отправляется обедать или чай пить, или в гости, чтобы опять за карты засесть.

— Совсем смотался! Это не жизнь! Я от дела своего не отказываюсь, да ведь и собаке отдых есть! — раздражительно закончил аптекарь, снова зевая во весь рот.

— А вы бы графу доложили, здешнему помещику, — заметил собеседник.

— Как я к нему полезу, — пробурчал малый. — Это выходит, стало быть, идти с доносом. И как же графу нас разобрать. Аптекарь на службе который год уже здесь, а я без году неделю. Кому же граф поверить должен?

— Правда ваша. Да и к тому же, граф ваш, как сказывают, поедом народ-то ест. Людоед!

— Сказывают так, — отозвался аптекарь, — а я полагаю, что все то вранье. Строг-то он, строг, порядок любит, за всякую соринку на улице драть велит. И хорошо делает.