Аракчеев

Император отвечал в тот же день: «Мы совершенно сошлись мыслями, любезный Алексей Андреевич! А твое письмо несказанно меня утешило, ибо нельзя мне не сокрушаться душевно о вчерашнем несчастии, особливо же о погибших и оплакивающих их родных. Завтра побывай у меня, дабы все устроить. Навек искренне тебя любящий Александр».

Подобными письмами император Александр и Аракчеев обменивались друг с другом регулярно, причем особенно часто в последние десять лет царствования. Знал бы об этих письмах Ф. Ф. Вигель, верно, не заявил бы в своих «Записках», что граф Аракчеев был употреблен Александром в конце своего царствования «как мщение всему Русскому народу». И Лев Толстой, знай об Аракчееве более того, что сообщалось о нем в мемуарной литературе, верно, не представил бы его в «Войне и мире» человеком, «не умеющим выражать свою преданность иначе как жестокостью». И не появилось бы в его романе следующих строк: «В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нервов переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски-благородном и нежном характере Александра»[174].

При чтении мемуаров, писанных современниками Аракчеева, и трудов историков возникает ощущение, что никто и никогда в России не был ненавидим так, как ненавидели этого человека. Но содержание писем, которые писались в адрес графа, показывает, что мало на кого из русских сановников изливалось при их жизни столько елейных слов, сколько лилось на Аракчеева в последнее десятилетие Александрова царствования. Алексей Андреевич заботливо собирал эти письма — как будто хотел предъявить их немилосердному к нему обществу: если я действительно так плох, как говорят повсюду в России, то почему мне слали такие письма?!

Современники Аракчеева легко вспоминали впоследствии, сколько эпиграмм на графа ходило тогда в России: «Девиз твой говорит, Что предан ты без лести. Поверю. — Но чему? — Коварству. Злобе. Мести». «Не имев ни благородства, ни чести, можешь ли быть предан без лести!» (авторы обеих неизвестны). И какие злые сатиры сочиняли «благородные» люди: «Надменный временщик, и подлый и коварный, Монарха хитрый льстец и друг неблагодарный, Неистовый тиран родной страны своей, Взнесенный в важный сан пронырствами злодей!»[175] Но не хотели вспоминать современники, сколько писалось в адрес графа хвалебных од. К примеру, перед Новым 1820 годом Алексей Андреевич получил такое вот стихотворение — причем от человека, не назвавшего себя:

Отец своих крестьян, примерный Господин,
Так в Грузине тебя душой все называют.
Друг правды, друг Царя, России верный сын
Соотчичи зовут и так тебя все знают.
Но не хвалы тебя — заслуги возвышают.
Так просто, без затей, скажу я толк здесь мой —
Боярин русской ты прямой.

А уж сколько получал граф поэм в прозе — и вовсе не счесть! Будущий декабрист барон В. И. Штейнгейль поздравлял его письмом от 1 января 1819 года с Новым годом: «Удостойте принять сие поздравление с тем же милостивым снисхождением, с тою же благосклонностью, какими Вашему Сиятельству благоугодно было лично меня очаровать. Простите великодушно, что осмеливаюсь так выразиться: будучи вскормлен в Камчатке, воспитан в морском корпусе и потом образован единственно горестными опытами в диких и отдаленных странах Сибири, я не обык иначе говорить, как по чувствам моего сердца. И если б они не были чисты, благородны, бескорыстны, я не смел бы взирать на Вас, не только беспокоить столь высокую особу уверениями в том, что до конца дней сохраню к Вашему Сиятельству чувствование живейшей благодарности, искренней преданности и нелестного глубочайшего почтения».

«Сиятельнейший граф! — восклицал в письме к Аракчееву от 5 января 1819 года Петр Коваленский. — Рука ваша открыла меня из пыли; она пробудила слабые мои способности; она озарила их всемилостивейшим вниманием с Престола. От сей Благодетельной десницы чаю себе развития и в силе умственной и в бодрости духа. Осмеливаюсь воззвать на жребий мой могучее вашего сиятельства предстательство».