Аптекарь в СССР

Даже если ему будут показывать черное, тыкать пальцем и требовать, чтобы он подтвердил, что это именно черное, — он скажет, что это белое. Или серое. Или зеленое. Или вообще серо-буро-малиновое. Потому что идти на поводу у органов — самый верный способ надеть на себя железные браслеты. И тогда ты загремишь под фанфары белым соколом! Глупость несусветная!

Это же стандартные приемчики. Старая, добрая и, даже в такой тупо примитивной манере подачи, эффективная тактика запугивания. Запугать и запутать собеседника, завести его в дебри разговора, поймать на несоответствии показаний, обмануть, пообещав, что ему ничего не будет, — стандартный набор правоохранительной системы, пускающейся во все тяжкие ради достижения необходимого результата. Где лишнее себе говорить — себе вредить. Плавали знаем. Жизнь, она, знаете ли, многому научить в состоянии…

«Довожу до Вашего сведения, что гражданин Тер-Ваграмян знает меня, потому что хотя этот рынок не расположен в нашем районе, но все равно я бываю там, так как летом помогал по хозяйству своей престарелой родственнице», — оторопело читал капитан Ярыгин. — «С гражданином Тер-Ваграмяном у меня на этом рынке произошел конфликт, так как я не мог сдержать смех, увидев, как сильно он смахивает на обезьяну. От моего веселья Тер-Ваграмян пришел в ярость, обещая отловить и отодрать мне уши, или же написать на меня несколько доносов в правоохранительные органы, чтобы скомпрометировать мою, насквозь положительную личность. Прошу, так как Тер-Ваграмян сам признался в спекуляциях, наказать его по всей строгости советского закона. Так же прошу, за попытку оговора прожженного спекулянта Тер-Ваграмяна приговорить к высшей мере социальной справедливости…»

— У чекиста глаза полезли на лоб, но он упорно продолжал читать, в тщетной надежде что дальше-то пойдет нужная ему информация.

В общем, читал он эту филькину грамоту, и лицо делалось все более кислым, таким кислым, как мутные прошлогодние бочковые огурцы, положишь в рот — глаза вылезают от кислоты и тухлости. Ага! Как навалился, так и свалился! Мы тоже не лаптем щи хлебаем! Ваня же скользкий, как угорь! Все предъявленное — наглый поклеп вообще-то.

«С гражданином Синицыным, барменом Интуриста, я знаком плохо, так как он проживает не в нашем районе».

— Продолжал гебэшник мучить бумагу, держа ее так, как будто это было что-то ядовитое, вроде жабы, из которой индейцы добывают яд кураре.

— «Но я немного знаю его племянника по кличке „Слон“ (не помню его настоящую фамилию). Я признаю, что совершенно случайно, еще летом, плюнул на штанину Синицына, от чего он пришел в ярость и долго гнался за мной, выкрикивая различные угрозы в мой адрес. Так как Синицын признался, что распространял препараты и лживо обвинил меня в качестве продавца, прошу наказать его в соответствии с нормами советского уголовного кодекса…»

— Что это за хрень? Ты что совсем с дубу рухнул такое писать? — Ярыгин прочитал почти до конца и понял, что вытянул дубль-пусто.

На войне нет плохих средств. Есть средства, ведущие к победе и не ведущие к победе, и только так. Ваня едва удержался от смеха, чуть не захохотал, глядя в изумленно-сердитую рожу комитетчика. Уж если сеешь зло — так жди кровавой жатвы. И сейчас грозный Ярыгин напоминал маленькую блоху, пытающуюся напугать волка и угрожающую ему своими укусами. Забавно! Давно не было повода так посмеяться — радостно, весело, будто освобождаясь от какого-то груза в душе. Но задавив смех в душе, Саблин лишь медленно и четко сказал: