Вероника вылезла вслед за мной, и я беззвучно закрыл дверцу. Мы быстро пошли к дому, стараясь двигаться как можно бесшумнее. Вокруг стояла тишина. Я понял, что боюсь услышать неестественный грохот вслед за неестественно яркой вспышкой. Это означало бы, что мы опоздали. Взрыв мог раздаться в любую минуту. Но все было тихо, и единственный свет, разгонявший тьму, исходил от луны… «Сориентировался верно», — подбодрил себя я, довольно быстро узнав тропинку, по которой мы шли. Не доходя до лаборатории, я сказал девушке:
— Ждите меня здесь. Лягте на землю и замрите.
— Но я хочу пойти с вами.
— Вы ничем не сможете помочь. Только шума наделаете… К тому же, если со мной что-то произойдет, вы расскажете обо всем кому надо.
Поцеловав девушку, я стремительно пошел вперед… Итак, история, одна из худших в моей жизни, приближалась к развязке.
Я подошел к лаборатории бесшумно как тень и левой рукой нажал на ручку входной двери, правой сжимая рукоятку пистолета. Нервы мои были напряжены, но я сохранял спокойствие. Время как будто остановилось. В голове промелькнуло, что было бы странно умереть так просто. Впрочем, я ведь и не узнаю, как и когда умру;
Наверное, даже и не почувствую, как это случится. Может быть, смерть похожа на бесшумный удар, после которого сознание покидает тебя, а неведомая рука подхватывает и уносит куда-то… Ты будешь где-то — не имеет значения где, потому что тебя самого уже не будет…
Из холла лаборатории я увидел троих мужчин. Они стояли рядом с длинным столом, на котором была установлена аппаратура. Роберт Бурциевич внимательно наблюдал, Владимир Миркин стоял поодаль, держа руку в кармане. Я видел худые руки Константина Табакова.
— Возьмите, пожалуйста колбу с раствором А, — громко объяснял Табаков, вкладывая в руки Бурциевича колбу с раствором синего цвета. — А вы возьмите колбу с раствором Б, — он протянул Миркину колбу с раствором малинового цвета. — А теперь мы медленно, очень медленно начинаем переливать растворы в одну емкость…
— Может быть, все же воздержимся от последней операции, профессор, — обратился я к нему. — А то больно жить хочется.
Я встал в дверях, поднял пистолет, каким-то чутьем вычислив то, что требовало бы научного склада ума, и постарался произнести свои слова легко и непринужденно, чтобы не испугать Константина Табакова и не вызвать катастрофу.
— Ребята, — сказал я нашим конкурентам, — извините меня, но поезд прибыл на конечную станцию. Стойте, пожалуйста, спокойно, медленно положите колбочки на стол, затем поднимите руки и положите их за голову.
Бурциевич и Миркин повернулись и, увидев пистолет, подчинились приказу. Я же не сводил взгляд с Константина Табакова. У меня было ощущение, не только остановившегося времени, но казалось, что я давно уже сам не дышу.
Константин Табаков бережно забрал у них колбы и поставил на стол, как если бы это были хрупкие антикварные вазы. Потом отряхнул руки.
— Боже, как хорошо, что вы никого не напугали, — сказал он. — Я только что собирался продемонстрировать им действие табастита.
26
Сысоев нервно мял в пальцах сигарету.
— И все же я не могу понять, как это Табаков под носом у Бурциевича приготовил целых две кастрюли взрывчатки, если тот и на самом деле был когда-то химиком…
— Насколько мне известно, — ответил я, — он когда-то давно работал в аптеке, но потом избрал карьеру бизнесмена. А в лаборатории — я заметил это еще в прошлый раз — была масса бутылочек и фляг без ярлыков. Табаков и его дочь, конечно, знали, что в них находится. А одна жидкость так похожа на другую… Бурциевич же был заинтересован тем, что ему рассказывал Табаков. В любом случае теперь уже детали не важны.
— А что с дочерью Бурциевича? — спросил Сысоев.
Повернувшись к окну, я долго смотрел в глубину темного сада.
— Выслушайте все, что она вам расскажет, а я подтвержу ее слова, — со вздохом сказал я. — Девушка оказалась в затруднительной ситуации, пытаясь быть лояльной к отцу и… к неким другим персонам одновременно. Лично меня она попыталась спасти от ловушки с убийством Зиганшина. В любом случае она не соучастница. Не думаю, что она знала об убийстве. Да и Бурциевич с Миркиным могли его, не планировать заранее. Лариса просто что-то слышала, кое-что знала по своему собственному опыту, чтобы понять: в «Невском Паласе» меня могут ожидать неприятности. Она выманила меня из гостиницы. Иначе мы могли бы сейчас и не беседовать… У вас, конечно, свои правила, но думаю, ее можно было бы отпустить с миром…
Я вспомнил губы Ларисы, ее глаза, белые плечи и всю ее, умоляющую о невозможных вещах… Сысоев некоторое время молча смотрел на меня.
— Если ваши показания подтвердятся, они станут основанием для судебного расследования. Бурциевич был когда-то блестящим адвокатом, но ему придется нанять всех мировых светил юриспруденции, чтобы опровергнуть выдвинутые обвинения… Я рад, что все так закончилось.
Встав, я предложил: