Апраксинцы

Но вотъ и заутреня кончилась, богомольцы пришли изъ церкви; слышны разговоры о басѣ дьякона, о пропускѣ дьячкомъ такого-то псалма въ кафизмѣ, о количествѣ народу въ церкви и проч. Степанъ Иванычъ, всегда съ пасмурнымъ лицемъ ничѣмъ недовольный, сегодня въ духѣ; заложа руки за спину, ходитъ оно по залѣ, то-есть по чистой комнатѣ, и вполголоса напѣваетъ «Христосъ раждается, славите». Въ залу входятъ молодцы, группируются передъ образомъ и начинаютъ пѣть львовскую «Дѣва днесь». Окончивъ стихъ, они хоромъ поздравляютъ хозяина съ праздникомъ. Степанъ Иванычъ доволенъ, на лицѣ его сіяетъ улыбка. Онъ идетъ въ спальню и выноситъ оттуда пять синенькихъ.

— Вотъ вамъ на гулянку, говоритъ онъ:- напьетесь кофею, такъ кто хочетъ, можетъ идти со двора.

Это «кто хочетъ» было совершенно лишнее. Посудите сами, читатель, кто послѣ шестимѣсячнаго заключенія не захочетъ погулять и навѣстить своихъ знакомыхъ и родныхъ?

Изъ залы молодцы сходили въ кухню, поздравили съ праздникомъ хозяйку и отправились въ молодцовую.

Давъ на праздникъ молодцамъ, хозяинъ захотѣлъ усладить и судьбу мальчиковъ.

— Ѳедька! Мишутка! крикнулъ онъ, входя въ кухню. Мальчики встали въ струнку.

— Вотъ вамъ на праздникъ, проговорилъ онъ, давая имъ по два двугривенныхъ. — А гдѣ Васька?

— Да онъ въ лавочку убѣжалъ. Матрена Ильинишна его послали.

— Ну ладно, вотъ передайте ему. Да хозяйка вамъ подаритъ по рубашкѣ. Что-жъ словно пни стоите? Благодарите!

— Благодаримъ покорно! проговорили мальчики и бросились къ рукѣ хозяина.

— Не нужно мнѣ вашихъ лизаній, отвѣчалъ онъ, впрочемъ не отнимая руки. — Старайтесь. Что-жъ, скоро-ли самоваръ-то? — обратился онъ къ женѣ, которая суетилась около печи.

— Сейчасъ, Степанъ Ивановичъ, пообождите; вотъ ужъ кажется закипѣлъ. Сейчасъ. Ѳедоръ, подавай на столъ.

Черезъ четверть часа въ залѣ на столѣ пыхтѣлъ самоваръ, горѣли двѣ свѣчи. Матрена Ильинишна разливала чай; у стола сидѣли двѣ хозяйскія дочери-погодки, лѣтъ шестнадцати. и маленькій сынъ. Степанъ Иванычъ важно прихлебывалъ чай съ блюдечка и велъ разговоръ съ молодцами, которые сидѣли на стульяхъ около стѣны и пили кофей. Въ этотъ день молодцы пьютъ чай и кофей съ хозяиномъ.

— Что-жъ, торговали еще не такъ худо передъ праздникомъ, говоритъ хозяинъ:- по началу я думалъ, что и этого не будетъ. Все-таки ежели сравнить съ прежними годами, то никакого подобія нѣтъ; бывало народъ валомъ валитъ.

— Это точно-съ, Степанъ Иванычъ, ежели сравнить лѣтъ пятокъ назадъ, то и подобія нѣтъ-съ, — поддакиваетъ старшій молодецъ. Теперича примѣромъ хоть-бы тулупъ….

Прихлебываетъ кофей.

— Извѣстно, тулупы насъ поддержали, робко вмѣшивается въ разговоръ другой молодецъ:- хошь бы у Птицына: тулуповъ не было, у насъ запасъ… Ну, извѣстно, время морозное…. деревенскій человѣкъ въ деревню ѣдетъ…. Ну, и торговали. Тулупъ ужъ такая вещь….

— Тоже въ маленькой лавкѣ ситцами хорошо торговали, потому что Ермакъ-съ [5] отличается; такой ситецъ выпускаетъ, что хошь-бы имъ Лизаветѣ Степановнѣ носить-съ: узоръ подходящій, и все эдакое…..

— Какже-съ, Ермакъ теперича ни Цынделю, ни Царевѣ не уступитъ. Тоже вотъ третьеводнясь Карлъ Богданычъ пришелъ въ лавку, иностранные ситцы предлагалъ, — я докладывалъ вамъ. Раскинулъ я это передъ нимъ Ермака, такъ Карлъ Богданычъ долго на манеръ любовался.

Но какъ ни пріятенъ быль разговоръ съ хозяиномъ, молодцы душевно желали удалиться; имъ было какъ-то неловко. Одинъ за другимъ поставили они на столъ опрокинутыя кверху дномъ чашки и поблагодарили хозяина.

— Пейте еще.

Молодцы отказались.

— Мы пойдемъ, Степанъ Иванычъ….

— Ступайте, гуляйте; только раньше домой приходите. Да не кераться! [6]

Живо начали въ молодцовой выдвигаться изъ-подъ кроватей сундуки; растворился шкафъ и выпустилъ на свѣтъ божій праздничныя одежды молодцовъ. Живо закипѣла работа: кто чиститъ сертукъ, кто натираетъ шляпу, кто передъ зеркаломъ повязываетъ галстукъ — подарокъ конторщика.

— Ты куда, Вася? спрашиваетъ Никандра, повязывая себѣ галстукъ;

— Къ теткѣ схожу сперва, да потомъ къ Петру Семенычу Рылову: онъ мнѣ сродни приходится.

— А послѣ?

— Послѣ въ Палкинъ; приходите, братцы. Веселѣе будетъ.

— Нѣтъ, мы въ Баварію.

— Рыло поскоблить надо! говоритъ одинъ изъ молодцовъ. обладающій прапорщицкими усами, и третъ себя по подбородку.

— И мнѣ нужно; зайдемъ вмѣстѣ и подовьемся. На уголъ пойдемъ: тутъ лихая цирульня. О троицѣ меня такъ завили, что недѣлю завивка стояла; эдакими вавилонами на вискахъ и баранами на затылкѣ.

— Ужъ нашелъ цырульню! — яманистая! [7]

— Вася! дай мнѣ галстучка надѣть: у тебя два.

— А нешто тебѣ Карлъ Богданычъ не далъ?

— Нѣтъ; я у него фуфайку байковую вымаклачилъ.

— Да вѣдь ты его истаскаешь, виномъ зальешь!

— Не залью, лѣшій!

— Да право жалко….

— Ну дай, я тебѣ двѣ бутылки пива поставлю.

— Ну, пожалуй, бери.

И мѣна совершилась. Вскорѣ молодцовая опустѣла. Обитатели ея разбѣжались.

Черезъ полчаса Никандра и Петра, завитые какъ крымскіе бараны, стояли у подъѣзда парикмахерской и нанимали извозчика.

— Да куда же, купцы, прикажете?

— Петра, куда поѣдемъ?

— Да что тутъ разговаривать! Валяй куда глаза глядятъ.