Апраксинцы

Начинается кадриль. Несчастный нѣмецъ ломается, лорнируя гостей, испанецъ трясетъ перомъ на шляпѣ; гусаръ брякаетъ шпорами и гамлетъ въ пятой фигурѣ дѣлаетъ соло русскимъ трепакомъ. Кончили танцовать. Ряженыхъ зовутъ въ другую комнату отдохнуть, снять маски. покурить и прохладиться, то-есть выпить хереску или мадерки.

— Кто это, вы не знаете? спрашиваютъ другъ друга гости.

— Не знаю, не знаю. Одинъ какъ-будто бы Пѣтушковъ, — въ нашемъ ряду торгуетъ, а другихъ не знаю.

— Одного гишпанца я знаю: Петра Ѳедорова племянникъ…

— Нѣтъ, черный-то какъ отличился, въ присядку началъ плясать… Люблю я, кто эдакія колѣна откалываетъ…

Ряженые станцовали польку и прощаются.

— Что же вы такъ скоро, куда торопиться? повеселите насъ…

— Нельзя-съ, намъ нужно еще на нѣсколько вечеровъ ѣхать.

Начинается прощаніе. Какой нибудь гусаръ остановится передъ хорошенькой дѣвушкой, броситъ на нее нѣсколько жгучихъ взглядовъ и уѣдетъ.

Это «онъ», думаетъ дѣвушка и на сердцѣ у ней сдѣлается весело, весело.

Иногда эти маскированія устроиваются молодыми людьми по наущенію родителей, съ цѣлію посмотрѣть невѣсту и житье-бытье ея семейства.

Второй день рождества. Погода прекраснѣйшая, восемь градусовъ морозу. У Іоанна Предтечи кончилась обѣдня; изъ церкви выходитъ народъ. Первыми вышли юноши, хозяйскіе сынки. Они вышли раньше для того, чтобъ полюбоваться на прекрасный полъ. Вотъ стоятъ юные апраксинцы на паперти, эфектно потряхиваютъ бобровые воротники своихъ лапчатыхъ шинелей, — замѣтьте, непремѣнно шинелей. Это принадлежность каждаго порядочнаго апраксинца — хозяйскаго сынка, который женихуется; безъ шинели на собольихъ лапкахъ онъ такъ же немыслимъ, какъ и апраксинскій женихъ безъ брильянтоваго перстня. Это аристократія Апраксина. Эти Вани и Сани очень мило танцуютъ польку и краснорѣчиво молчатъ въ кадриляхъ на свадьбахъ. Смотрите, какъ мило снимаютъ они свои новыя, цимермановскія и чуркинскія шляпы и кланяются проходящимъ знакомымъ: и тѣни нѣтъ того поклона, который отвѣшиваютъ они покупателямъ, стоя на порогахъ своихъ лавокъ.

Вотъ вышли молодые Курицыны. На самомъ шинель съ бобровымъ воротникомъ, глянцовый циммерманъ на головѣ и брильянтовый перстень на рукѣ. На самой бѣлая шляпка съ перомъ и лисій крытый гранатнымъ бархатомъ салопъ, — замѣтьте, непремѣнно гранатнымъ бархатомъ: Курицынъ ни за что бы не женился на ней, ежели бы она не принесла въ приданое салопъ, крытый бархатомъ, не смотря на то, что за ней было пять тысячь деньгами; ему раньше нравились очень многія дѣвицы, и по деньгамъ были подходящія, да за ними были атласные салопы, а не бархатные, — ну, и расходилось дѣло.

Вотъ семейство Перепалова. Впереди идутъ двѣ дочери, — непремѣнно невѣсты въ этомъ мясоѣдѣ; отецъ рѣшилъ, что нужно отыскать жениха, а на Апраксиномъ ихъ хоть прудъ пруди. Онѣ потупляютъ глазки и проходятъ мимо шеренги молодежи, которая пожираетъ ихъ взглядомъ. «Выгодныя невѣсты! Кому-то достанутся?» За дѣвицами слѣдуютъ ихъ родители.

— Шаня, пойдемъ! говоритъ тятенька.

Изъ шеренги молодежи отдѣляется Шаня Переналовъ и примыкаетъ къ шествующимъ.

На паперти появился въ бобровой шапкѣ и шинели на распашку, изъ-подъ которой виднѣются лиловые брюки, Бобовинъ, замѣчательный тѣмъ, что когда онъ жилъ у хозяина и торговалъ на отчетѣ, то всю выручку клалъ къ себѣ въ карманъ и чуть не пустилъ по міру своего благодѣтеля. Теперь онъ имѣетъ двѣ лавки и холостъ. Прошлаго года ему предлагали невѣсту и десять тысячь, — показалось мало. «Людямъ даютъ и по двадцати; что-жъ, нешто мы рыломъ не вышли? Не лѣвой ногой носъ утираемъ!:» подумалъ онъ и сталъ ждать, не набѣжитъ-ли невѣста съ двадцатью тысячами.

Народъ ужъ почти весь вышелъ изъ церкви, ползутъ только старухи съ ридикюлями. «Не на кого смотрѣть», подумала шеренга молодежи и стала расходиться, а между-тѣмъ изъ церкви вышла аристократка Апраксина, недосягаемая богиня многихъ страждущихъ сердецъ, вдова Верхолетова. Три года какъ она вдовствуетъ, и уже получила до тридцати предложеній рукъ и сердецъ. но отказала всѣмъ своимъ обожателямъ; она чувствуетъ непреодолимую симпатію къ офицерамъ и рѣшилась до тѣхъ поръ вдовствовать, пока какой-нибудь владѣтель шпаги и эполетъ не предложитъ ей руку и сердце. Она не посмотритъ, что онъ бѣденъ, что у него, по выраженію апраксинцевъ. «Въ одномъ карманѣ смеркается, въ другомъ заря занимается», и соединитъ съ нимъ свою судьбу. Быть-можетъ она и достигнетъ своей цѣли, тронетъ какое-нибудь сердце, бьющееся подъ военнымъ мундиромъ. Она имѣетъ тысячь сорокъ капиталу и лавку, въ которой торгуетъ молодецъ, — а это для любви вещь не маловажная.

Ежели, читатель, вы желаете снова увидѣть эти личности, съ которыми вы сейчасъ познакомились, то часа въ два пожалуйте на Невскій: онѣ разъ пять пройдутъ по солнечной сторонѣ; вечеромъ онѣ будутъ въ Александринскомъ театрѣ. Къ чести апраксинцевъ нужно сказать, что они очень любятъ театръ, а на святкахъ и на масляной такъ онъ положительно только ими и занятъ.

III