Апраксин двор (СИ)

На которые Вяземский почему-то согласился, хотя наверняка не хуже меня просчитал, какие шансы будут у юного гимназисты против взрослого и крупного мужчины. И вывод напрашивался весьма прискорбный: то ли его сиятельство и правда втихаря заключил с Грозиным сделку, то ли просто взялся за обязанности секунданта без должного старания, спустя рукава.

Или вовсе решил занял нейтральную позицию, пытаясь в грядущем противостоянии изобразить из себя казино — то самое, которое, как известно, всегда выигрывает. В самом деле: при таком раскладе Вяземский почти ничего не теряет и наверняка сможет извлечь пользу из любого исхода. Если Грозин убьет меня, договориться с ним не составит никакого труда — даже наоборот, можно будет сослаться на выгодные условия дуэли и заодно помочь втихаря прикопать незадачливого гимназиста. А если выиграю я — его сиятельство избавится от самоназванного зятя и всех связанных с ним неприятностей.

Сплошная выгода. В сущности, единственный вариант, при котором Вяземский окажется в неудобном положении — если каким-то чудом уцелеем мы оба. Но с учетом выбранного оружия, физической силы и настроя Грозина вероятность такого исхода… скажем так, невелика. Дед Федор все-таки не ошибся: мир титулованных аристократов явно не обрадовался появлению талантливого выскочки и уже примеривался, как именно меня следует сожрать.

Подавится.

— Приехали. — Петропавловский свернул на обочину и остановился. — Удачи тебе, что ли.

— Удачи, — эхом повторил Фурсов.

— Только на нее теперь и надежда, — вздохнул дед Федор. — Говорил я, не надо с Грозиным шутки шутить, а ты… Да чего уж теперь.

— С богом. — Кудеяров хлопнул меня по плечу. — И чтобы живой вернулся! Давай, Владимир, задай жару его благородию.

Я кивнул и молча выбрался из машины. Не то, чтобы мои спутники прямо уж нагнетали уныние, но некоторые их слова годились скорее для проводов в последний путь, чем для напутствия. Так что я на мгновение даже ощутил что-то похожее на облегчение, оставшись наедине с собой.

Впрочем, ненадолго — пешком мне предстояло пройти не больше сотни метров. Прямо к берегу, туда, где уже ожидали Грозин, секунданты и доктор: я разглядел на фоне искрящегося залива четыре фигуры и пару автомобилей чуть в стороне. И все: прочих сопровождающих следовало оставить у дороги или даже дальше, чтобы никто из непосредственных участников дуэльной процедуры не заподозрил меня в какой-нибудь хитрости и не посчитал себя оскорбленным.

Со стороны дороги песок немного мешал идти, норовя забраться в ботинки, но в целом место для дуэли выглядело удачным. Наверняка его выбирал сам Грозин — его благородию уже не раз приходилось выяснять отношения с недругами подобным образом. Возможно, прямо здесь: на берегу Финского залива, примерно в полусотнях километров от Петербурга за городком, который примерно через полвека переименуют в Зеленогорск. Тихо, просторно и достаточно далеко от человеческих глаз и уж тем более от полиции.

В самый раз чтобы отправить кого-нибудь на тот свет.

— Доброго утра. И прошу меня извинить, милостивые судари. — Я склонил голову, приветствуя остальных. — Надеюсь, я не слишком опечалил вас опозданием. Увы, места не близкие, и дорога заняла чуть дольше, чем я думал.

Грозин ни удостоил меня ответом, только посмотрел исподлобья. Тяжеловесно, мрачно и недобро — наверное, это должно было меня напугать. Вяземский коротко кивнул, но подходить не спешил: видимо, даже проявления самой обычной любезности были не в интересах его сиятельство.

Ну и ладно. Не очень то и хотелось.

Самым дружелюбным, как ни странно, оказался секундант барона: невысокий чернявый мужчина лет тридцати, то ли граф, то ли князь — я так и не запомнил ни титула, ни фамилии — тут же направился ко мне. И даже пожал руку.

— Доброе утро, Владимир Петрович. — Секундант оглянулся назад. — Мы ведь все готовы, ведь так?

— Готов, — буркнул Грозин.

— В таком случае, я, как самый старший среди нас всех и доверенное лицо господина Волкова, обязан напомнить, что первейшей обязанностью дворянина является служение стране и короне, а любая дуэль, пусть даже необходимая для защиты чести и достоинства нарушает волю и прямое указание государя императора.

Вяземский говорил негромко и с явной ленцой, чуть растягивая слова. Будто нисколько не сомневался в бесполезности положенной в подобных случаях речи. Его ничуть не беспокоили ни долг перед короной, ни монарший гнев, ни чья-либо участь — кроме разве что своей собственной.

— И поэтому я, — продолжил он, — в соответствии с обычаями и дуэльным кодексом, принятым всем дворянским сословием, прежде, чем мы начнем, должен еще раз предложить вам, милостивые судари, примириться и…

— Много чести, — буркнул Грозин. — Довольно болтовни, ваше сиятельство — перейдем к делу!

— Ну… лично я не имею ничего против отмены дуэли. — Я пожал плечами. — У меня нет ни малейшего желания убивать или быть убитым самому. И если уж Михаил Тимофеевич вдруг пожелает отказаться от своих обид и требований… впрочем, едва ли. Боюсь, примирение невозможно, судари.