Аппендикс

Наутро он проснулся рядом с матерью и прилегшей к ним девочкой-лисицей, с которой та вполголоса разговаривала. Комната была пуста, кровати застелены кружевными покрывалами, все было выметено и свежо, а на столе стоял мед в деревянной чашке и деревянная с резными треугольными узорами тарелка с хлебом. Солнце гуляло во всю ширь по полу, и он стал кружиться вокруг себя в белой длинной мужской рубахе, которую ему дали на ночь.

– Тсс, – прошипела лисица, – бабушка спит, прекрати беситься, нельзя так, нужно думать о чистом. Что тебе приснилось?

Флорин, резко отстановившись, стоял посреди комнаты, которая все еще неслась вокруг. Все-таки все здесь было странно, да и говорили эти люди как-то не совсем так, как остальные.

– А? – подошла лисица и присела, заглядывая ему в глаза.

Мать переодевалась за печкой, и без нее он не мог сказать правду. Нельзя называть по имени то, от чего тебе страшно, нужно говорить все наоборот, чтобы отогнать и запутать.

– Что снилось? Беленький барашек с синей ленточкой, вот что, – ответил он специально громко, отталкивая звуком страшный образ из сна.

– Тише, – снова прошептала испуганная и в то же время счастливо изумленная сестрица. – Бабушка спит, понимаешь? Она болеет, и мы все должны молиться, чтобы смочь увидеть белого ягненка. Но если ты его уже увидел в первую ночь, это значит, что она точно будет здорова! Тетя Флоря, дядя Иордан, Георге, Лисандру, папа, дедуля, бегите сюда, – выскочила девчонка на крыльцо. – Наш Флоринел видел белого ягненка!

Флорин уже давно хотел писать, но забыл, куда поставили для него горшок, и, когда в комнату вбежал народ, он стоял в расширявшей свои границы луже. Обескураженная мать искала глазами половую тряпку.

– Это хорошо, хорошо – добрый знак. Все, что от ребенка, – чистота, – и тетя Флоря сама подтерла за Флорином, плеснув водой из ковша на пол.

– Расскажи им, – попросила лисица, которую все называли Родика.

– Не буду, – ответил мальчик. Ему было стыдно взрослых и Родики. Глядя на его мокрую рубаху, девчонка смеялась, закрывая ладошками порозовевшее лицо.

– Погодите, пусть ребенок поест, он не обязан поститься, как мы, – вступилась Флоря.

Помытый и переодетый Флорин вместе с матерью уплетал куски самого вкусного в его жизни ржаного хлеба с медом. Мать выглядела потерянной, и, совершенно забыв сегодня про обезьянку, он намазывал для нее деревянной ложкой мед на мякоть любимой горбушки, кроя смешные рожицы. Она хмурила брови, покачивала головой, но большие глаза цвета жженой карамели лучились.

На улице валялись деревянные корыта, лежало множество распиленных стволов, возвышались горы щепок. Из одной, вырастающей на глазах, все еще торчала чья-то голова, покрытая пылью, и щепки летели во все стороны. В соседних дворах тоже звенели топоры. Смолистый дух слипался с травным и лиственным весенним паром нагревающейся земли.

Родика взяла маленький топор с покатым лезвием и, легко вертя им, как будто он был просто каким-нибудь вороньим пером, за несколько минут из болванки соорудила что-то похожее на лодочку, от которой ножиком она отделила ненужное. Флоринел изумленно держал ее перед собой, когда один из дядьев преподнес ему огромную ложку на длинной ручке. Отец покашливал, покручивал пшеничный ус, а потом и сам стал хватать поочередно лежавшие на полене топор, нож и резец.

– Вот тебе соловушка, – и он посадил на его ладонь маленькую птичку, у которой был и клювик, и даже глаза. – А вот и тебе, – и он дал вторую, побольше, Родике.

– Так что же тебе все-таки приснилось? Действительно белый ягненок? – Отец крепко обнял его, взглянув иронично и недоверчиво.

Лисица Родика подошла сзади и все испортила.

– Да, – с тяжестью, потому что это уже не был отворот от волка, образ которого успел исчезнуть, а настоящее вранье, ответил он, не зная, куда девать все свои богатства.

– А ленточка была синяя, прямо на хвостике? – захлебывалась Родика.

– Да, была, – не глядя ни на кого, пробубнил он.

– А что там было написано?

Написано? Разве должно было быть что-то написано? – подумал он и все же ответил:

– «Люблю маму» – вот что.

Отец отвел его в сторону и, смеясь, посмотрел ему в глаза.

– Это правда, сынок? Ну, теперь бабушка, моя мама, точно будет здорова. Если, конечно, это правда.

– Нет, – пробормотал шепотом Флорин, приблизившись к отцовскому уху, – мне приснился, – и ему опять стало жутко, – волк. Не верь, там никакая не бабушка лежит.

– Оставьте мальчика в покое, – тихо убеждал семью отец, когда все расселись у печи, – ну как ему может что-то присниться? Он вообще ничего не знает о мысли об агнце.

– Да-да, – подхватила, как всегда смущаясь самой себя, мать.

– Все из-за того, что ты вырос среди чужих, – резко выступила Флоря, окатив золовку бурлящим взглядом, – папа, ну зачем вы отдали Георге в другую семью? Он совсем не понимает, что к чему! Вот и сына растит в неведении, как будто мы посторонние.

– Ты же знаешь зачем, – дед шумно отпил из деревянной чашки.