Апозиопезис

Генриетта остановилась перед входом в Фортепианную фабрику Краппа и Седлера, загрохотала в двери кулаком, да так, что эхо пошло по всей улице. Ответила ей глухая тишина. Девушка стояла перед входом и глядела на него так, словно желала выжечь в древесине дыру. Понятное дело, что в воскресенье на фабрике не было ни единой живой души, ну а сторож, напившись вдрабадан, где-то спал. Черт подери! Ей нужно было фортепиано, самое обычное фортепиано. Буквально на несколько минут, чтобы Фойриген немного на нем поиграл и наконец-то все вспомнил. Ведь пианино, это самый популярный инструмент, который наверняка имеется в большинстве домов. Наинеобходимейшая штука в меблировке любой мещанской квартиры, без которой ни одна нормальная семья просто не может обойтись. Да в одной только Варшаве этих инструментов должно иметься несколько тысяч.

Генриетта прикусила губу. В этом городе она жила уже несколько месяцев, по, собственно, никого и не знала. Она восстановила в уме все свои варшавские знакомства: четверо канцеляристов из государственного архива, в котором работала, но их, собственно, ничего и не связывало. Эти четверо относились к ней подозрительно, потому что появилась ниоткуда и, скорее всего, занималась шпионажем, что отчасти было правдой. Канцелярия была всего лишь прикрытием, временным занятием для спящего агента. Кроме чиновников Геня знала хозяйку своей квартиры Ясю и ее семейку, а еще — очень поверхностно — нескольких дам из Общества Благотворительности, где она иногда помогала в качестве волонтера и сборщика средств. Но ни одной из них нельзя было назвать подругой, чтобы вот просто так прийти в гости, да еще и трупохода с собой притащить. Может, пани Чверчакевич? Женщина современная, с открытым умом, эта могла проявить понимание. Нет, похоже, это все же преувеличение. Это дело могло бы плохо повлиять на доброе имя писательницы.

Улица Маршалковская в сторону Саксонского (Саского) парка, фотография начала XX века

— И что теперь? — заинтересовался Фойриген.

— Будем ходить по музыкальным складам, которых в городе имеется несколько. Быть может, в какой-то из них нас и впустят. К сожалению, их адресов я не знаю, а эту фабрику запомнила совершенно случайно, потому что проходила рядом. — Генриетта неуверенно разглядывалась. Но в тот же миг заметила сонно движущегося извозчика. Девушка тут же выскочила на мостовую. — Извозчик! Да стой же ты, черт подери!

Извозчик остановил свой уже потасканный экипаж и с поклоном пригласил желающих клиентов занять места. Тут до Генриетты дошло, что глазки у возницы бегают во все стороны, да и сам он сидит на козлах как-то пошатываясь.

— Какие-нибудь магазины с фортепиано знаешь? — не рассусоливая, спросила она.

— Да как же не знать, моя королева, — радостно заявил извозчик, и Генриетта с расстояния в пару шагов почувствовала идущий от него такой сильный запах водки, которого не постыдился бы и целый ликероводочный завод. — Да я все фортепианы в Варшаве знаю. Один даже мой добрый приятель, живет на Длугой, временами поигрывает в Швейцарской Долине[60]. Еще знаю, где находится дом пана Монюшко[61] да и некоторых фортепианов из Музыкального Общества сколько раз в бордель возил, и в выступлений по домам. Я много адресов знаю!

— Да о чем пан говорит?! — возмутилась серьезно встревоженная Генриетта, которая вдруг начала подозревать свой польский язык. То ли она как-то грамматически неправильно просклоняла инструмент, или же на местном, варшавском жаргоне он имело какое-то иное значение?

— Ну, уважаемая дамочка ведь про фортепианы спрашивала? — в свою очередь возмутился извозчик. После чего он прищурился и внимательно поглядел на молчащего Фойригена. — Ну вот, ведь этот тут пан тоже фортепиан! Мое почтение мил'сдарь! — Извозчик снял шапку и, замашисто поклонившись, чуть не грохнулся с козел. — Ой, это же сколько раз я возил пана из Музыкального Института к графине Марии. И пан совершенно не изменился, хотя это же сколько годков прошло… Я хорошо пана помню, красиво сударь играл и на чаевые никогда не скупился. Садитесь, прошу, повезу, куда желаете!

Фойриген одним скачком запрыгнул на козлы и схватил извозчика за полы его одежды.

— То я такой? Как меня зовут? Где моя музыка? — прохрипел он ему прямо в лицо.

Генриетта схватила музыканта за руку и оттащила от изумленного возницы, силой усадив на место.

— Эт, мил'сдарь, похоже, недавно пан хорошенько выпивал, точно? — буркнул извозчик. — Пан у нас музыкант, а зовут пана Игнаций. А больше я ничего не знаю.

— Пан упоминал о графине Марии, — припомнила ему девушка. — Кто она такая?

— О, милостивая пани Калергис! У-у, великая красавица когда-то была! Вечно о музыкантах и всяческих там артистов заботилась, словно опекунша. Толпы джентльменов в салонах у нее гостили, а пан Игнаций одним из них был. Всегда мы останавливались на площади Тшех Кшижи, где он покупал ей букет цветов или там шоколадки.