Апостолы судьбы

И проходит это незаметно, как все юношеские иллюзии. Хорошие стихи – плоды сосредоточенного одиночества глубокой, ранимой, страдающей души. Это навсегда. Ирина села на диван и медленно прочла, чуть шевеля губами.

Я боюсь прилететь привиденьем,
Но заносит подсматривать сны.
Сторожу тебя кошкиным бденьем
Неизвестно с какой стороны.

Что за муха меня укусила –
Мне никто еще не объяснил.
Я – нечистая чистая сила,
Безнадежно лишенная сил.

Совершенно уже извитавшись,
Я и свет потушить не могу.
Неподвижности тихо отдавшись,
Одеяло твое стерегу.

Ты не сделаешь лишнего жеста,
Чтобы выгнать изгнания дух.
Только кошка и сдвинется с места.
У кошачьих на призраков нюх.

Кошка – медиум. Я сочиняю,
Как бы ей, наконец, угодить,
И собою ее заполняю,
Чтоб от вредности освободить.

Я шепчу ей мышиные сказки,
Чтоб она разразилась – мур-мур.
Ты закроешь когда-нибудь глазки?
Ты не спал уже – сколько там? Jour…

Ирина закрыла тетрадку, положила на место, вошла в кухню и присела на табуретку. У нее ослабели ноги. Ей не нужно было пользоваться своими аномальными способностями, чтобы прочесть суть между строк. Ей все рассказало растревоженное сердце, материнская интуиция. Она не уловила негативной информации в возникшем образе человека, которому посвящены стихи. Наоборот, воображение выдало достаточно светлый и чистый рисунок. Хороший мальчик из благополучной семьи. Этот образ кошки, охраняющей его сон… И что-то в нем есть особенное. Возможно, его талант, звезда яркого будущего. Но в нем нет ответа. Он не любит ее дочь так, как любит его она. Он может сделать ее несчастной! Ирина так сильно сжала руки, что у нее онемели пальцы. Вот он, ее страх, подступает к ней все ближе, сейчас схватит за горло. Она боится, что за ее грехи будет наказана не она сама. Платить придется дочери. Милой, невинной, самой прекрасной девочке на свете. Ирина раздвинула занавески на окне. Там, на подоконнике, стояла маленькая икона Богоматери. Ирина встала на колени и взмолилась:

– Сделай так, чтобы Женя не знала страданий! Пошли мне любые испытания и муки. Я все вынесу. Или не вынесу. Это неважно. Только пусть доченьку беды обходят стороной.

Покоя больше не было. Она переставляла какие-то вещи, они мешали, лезли под руку. Ирина открыла сумку и достала фотографию своей недавней посетительницы Ивановой. За бледным изображением женщины Ирина вдруг увидела тонкие детские ноги, по которым текла кровь, крупные мужские руки, которые вертели ребенка, как куклу, огромный обнаженный член. И услышала тоненький безнадежный плач. Так плачут дети, которые знают, что им не помогут. «Сука бестолковая!» – вырвалось хрипло у Ирины. Кровь горячей волной хлынула в ее мозг.

Глава 7

Галина Петровна сидела за швейной машинкой на своей фабрике и рассказывала подругам, какие мошенницы все эти гадалки. Столько денег берут, а все врут. «Ну, откуда она знает, что у меня дома делается, правда?» Вдруг мысль ее оборвалась, выражение лица резко изменилось. «Ой, – сказала она. – Мне нужно домой бежать. Скажите бригадиру, что мне позвонили: дочка заболела». Она собралась за минуту и умчалась, а подруги с недоумением смотрели ей вслед.

В тот же вечер по адресу Галины Петровны Ивановой приехали машины милиции и «Скорой помощи». В маленькой, залитой кровью комнате сидела на стуле худая женщина с пустыми глазами и смотрела на труп мужчины у своих ног. Эксперты насчитали на теле убитого десять ножевых ударов, нанесенных в жизненно важные точки.

– Вот нож, – протянула руку женщина. – Я убила мужа.

В углу сжалась в комочек маленькая девочка. Когда на мать надели наручники и повели к двери, девочка закричала: «Не трогайте ее. Она меня спасла. Он был плохой!»

Врач «Скорой» подошел к ребенку, осмотрел ушибы, кровоподтеки, царапины и, вздохнув, погладил по голове.

– Ты сейчас с нами поедешь, в больницу. Полечишься немножко, а там и мама вернется. Они разберутся. Не бойся и не плачь.

* * *