Апостолы игры

Администрация команды в лице Каритиса и Лиздейки в чём-то даже была согласна с переводчиком, да – так хорошо. Тренироваться получалось так себе. То ли акклиматизация так тяжело проходила, то ли ночные шатания некоторых представителей команды не прошли даром, то ли шатания и разброд в команде сказывались – но за игрой своих подопечных тренер и менеджер команды могли наблюдать исключительно с болью. Не выказывали особого удовольствия от процесса и сами баскетболисты. Разыгрывающий в первой пятерке Уж постоянно передерживал мяч, явно витая в каких-то своих мыслях, не слишком обращая внимание ни на комментарии Довидаса, ни на окрики членов команды. Во второй пятерке, наоборот, внимание Демона было полностью отдано розыгрышу, но розыгрышу наперекор всем комбинациям и здравому смыслу, посвященному единственной цели – не дать играющему вместе с ним Шмелю коснуться мяча. Шмель, чуть ли не единственный среди всех, действительно старающийся играть, терял терпение и, хорошо запомнивший сцену в самолете Толстый мрачно готовился к очередному взрыву. Вместо Шмеля взорвались какие-то запасы отсыревшей пиротехники почему-то хранившиеся на спортивной базе, или что там на самом деле нес Мигель, кто его разберет, и посчитав это знаком, Довидас чуть ли не с радостью объявил об экстренном прекращении тренировки. Вряд ли она была на пользу кому-то. Сам как тренер он из неё вынес только одно – если ничего не изменится, Шмелю и Демону придется играть раздельно.

Когда раздался сигнал, Шмель был готов разреветься. Он даже не заметил клубы дыма в зале, не понял, что занятие закончилось преждевременно. Всё, что его сознание вмещало на данный момент, укладывалось в простую короткую фразу: «Демон – урод». Демон – урод, Демон выёбывается, Демон не прав. Не прав совсем, ни разу не прав, разве он прав? Не прав. Миша, например, наоборот, ничего кроме правды не сказал тогда в самолете – правильно? Правильно, значит Миша прав, а Димка – нет. Демону давно уже пора остыть и принять, что всё уже сложилось. Хрен с ним со всем этим – с наркотой, с неудачной попыткой Шмеля доказать свою состоятельность, с уличными баскетболом и ночевками в заброшенных гаражах, с музыкалкой и директрисой со своими шмелёвыми «музыкальными пальцами». Хрен с ним со всем этим, это все уже прошло, оно было и останется таким, как было. Да, Миха лажал. Да, он многократно подводил братьев, подводил брата, он знает. Он знает, ебщик мать! И с наркотой, и до этого, всегда, если уж говорить откровенно, регулярно. Все так. Но он искренне старался исправить. Исправить, исправиться, заслужить. Искренне! И это он тоже знает. И все знают. И все видят. Кроме Демона. Потому что Демон, блядь, святой. Потому что он никогда не ошибался. Потому что все его решения – правильные. Уехать в Вильнюс и оставить Миху, уйти на дело и оставить Миху, уйти из интерната и оставить Миху без музыки…

Чёрт! Обычно Шмель редко вспоминал о своей музыке и ещё реже – рассказывал. Иногда тосковал, иногда, когда задумываясь отпускал руки, те сами по себе рисовали нотные ключи. Однажды, во время очередного периода воздержания, не удержался и купил себе на рынке дешёвую скрипку за пятьдесят выданных братьями в расчёте на неделю литов. Пришёл домой, раскрыл, понял, что всё что сейчас может – это щипать струны. Забросил её под самый потолок на шкаф и больше не доставал. На самом деле Шмель уже давно по-настоящему не вспоминал о своей детской музыкальной карьере. Закрыл. А после самолёта, когда случайно выскочило – не мог уже забыть. Не мог забыть и слов Ужа тогда же, после того как Миха ему рассказал чуть-чуть о их «дворняжьем» детстве. Поп, конечно, половину не понял, трети не поверил, что-то, наверное, вообще не услышал, не важно. Так даже лучше, на самом деле, Шмель понимает, что их прошлое – не тема для трёпа, просто так получилось. Всё уже так сложилось, а разговор Шмелю нужен был. Кто-нибудь был нужен. Собеседник. Кто-то, кто не друзья его брата, кто никогда ими не был, кто-то не из тех, для кого он всегда и заранее виноват. Кто-то другой. Со стороны. И Жильвинас его выслушал и не стал обвинять. Он как раз и сказал, что это всё было, что это уже случилось и нет ничего хорошего в том, чтобы постоянно возвращаться к событиям прошлого. Их надо отпустить. Отпустить! – слышишь, Демон? И ещё спросил – не кажется ли Шмелю, что на самом деле он подсознательно затаил обиду на брата, за то, что тот не дал ему реализоваться в музыке, подменив скрипку баскетбольным мячом или чем там ещё… И Шмелю теперь кажется! Так кажется! Ему даже звуки скрипки теперь кажутся, хотя, давно уже, давно уже не вспоминал…