– Да ну? – Римлянин подался вперед. – На каком инструменте учился?
Шмель неожиданно смутился.
– Ну, блин.… На скрипке, – и, понизив голос, добавил:
– У меня пальцы скрипача, типа…
* * *Здравствуй, солнышко!
Прежде всего, огромный тебе привет от всех наших. Артур считает, что мы должны были договариваться на чартерный рейс с вашими авиалиниями – естественно, чтобы ты обязательно была на борту. Он утверждает, что ты всегда приносила нашей команде удачу – и сейчас принесла бы. Не знаю, всерьез он или шутит – по Артурчику не понять. Но лично я с ним согласен. Воистину.
Как я чувствую себя «в миру»? Отвечаю: непривычно, но не так потерянно, как я предполагал. Хотя, если подумать, чему удивляться? Дело ведь не в сутане, не в алтаре и не в церкви – не декорации делают священника «служителем Божьим». И, если уж на то пошло, не помазание – хотя, конечно, оно необходимо. Готовность служить, понимание того, что служение Богу – это служение людям, вот что главное.
Извини, если я звучу слишком торжественно. Я под впечатлением. У меня только что произошел разговор с одним человеком, после которого он спросил: «Я что, типа, блин, исповедовался»? Понимаешь? Мы летим на высоте сколько-то там километров над землей, вокруг нас другие люди, на мне – футболка, джинсы и кроссовки. И при этом человек почувствовал благодать исповеди. Понимаешь?
Технически, если говорить именно с точки зрения Церкви, я не могу принимать исповедь. Не потому что не способен больше, это как с суперспособностями: если человек однажды удостоился благодати быть посредником Святого Духа, то эта суперспособность остается с ним навсегда. Запрет в служении делает незаконным ее использование.
Поэтому, технически, я мог отпустить ему грехи, просто это было бы нарушением воли Церкви. Я не делал этого – то есть, не проводил обряд, не обращался к Святому Духу, ничего такого. Но в остальном, я делал все то же, что делал, когда принимал исповеди своих прихожан – помогал перешагнуть через ложные препятствия на пути к свету. А на пути к свету – все препятствия ложные. И он почувствовал облегчение, может, не настолько благостное, как при отпущении, но не менее светлое. И продвинулся, я верю, не меньше, чем если бы наш разговор происходил в декорациях «таинства». Неисповедимы пути Господни. Воистину..