Апокриф

Отчасти из любопытства, отчасти по привычке, Крюк время от времени через зеркало заднего вида бросал взгляды на лицо сидевшего на заднем сидении пассажира. Все выражение этого лица — от прищура льдисто-голубых глаз до натянутости плотно сжатых губ — выражало брезгливое неприятие вакханалии политического украшательства, мелькавшего за стеклами автомашины. Даже ритуальная косичка, пущенная, как и положено, поверх правого уха баскенца, казалось, презрительно вздрагивала всякий раз, когда колеса такси подскакивали на незначительных неровностях городского асфальта.

Крюку пришло в голову, что именно в баскенце ему, возможно, удастся найти себе единомышленника по части отношения к федерализму, и он изменил обычной для маами привычке помалкивать. «У меня ведь, в отличие от баскенца, национальность на роже не написана, — пронеслось у него в голове — а таксист-болтун дело, как раз-таки обычное».

— И как вам это нравится? — для затравки произнес Крюк таким тоном, который никак не позволял заподозрить вопрошавшего в том, что ему самому хоть сколько-нибудь нравится то, о чем он спрашивал, что бы это ни было.

— Что вы имеете ввиду? — весьма холодно откликнулся баскенец.

— Ну, вот это… все… — Крюк мотнул головой в сторону очередного, проплывавшего мимо транспаранта.

Баскенец коротко и недовольно дернул плечом, но отделаться какой-нибудь формально лояльной фразой от навязавшегося собеседника не пожелал.

— Это — не мой праздник, — отозвался он настолько неприязненно, что в любой иной ситуации привело бы к прекращению разговора. Однако здесь был как раз тот самый случай, когда явный выпад прозвучал для вопрошавшего сладкой музыкой.

— И не мой! — с мрачным подъемом сообщил Крюк. — Меня ото всего этого, — он снова мотнул головой в сторону, — тошнит!

— Что так? — саркастично, но, вроде бы без прежней неприязни поинтересовался баскенец.

— Я — маами! — ответствовал Крюк столь напыщенно, как если бы сообщал, что является наследным принцем.

На баскенца такое признание не произвело особого впечатления. Он несколько скривился лицом и высказал свое суждение по поводу услышанного откровения:

— Я знаю тыщу маами, которые «от всего этого», — и баскенец, передразнивая Крюка, мотнул головой, — в восторге. Мало того, они часть системы, и даже ее опора…

— Знаю, — перебил Крюк. — Но я не из таких. Мой дед воевал против федерации. А отец в свое время работы лишился за сепаратистские убеждения. И таких как я — много!

— Что-то не видать! — все еще иронично, но уже почти весело подхватил баскенец. — Вы, маами, вообще, странные какие то… Духа в вас единого нет. Вот мы, баскенцы, всегда едины.

— Ага! — не преминул осадить возгордившегося пассажира Крюк, — Во время объединиловки, помнится, все как один к федералистам кинулись! Мне дед рассказывал, как резаться с вашими приходилось…

— Ты язык-то попридержи, — озлобился баскенец, забыв про обращение на «вы», — на дорогу, вон, лучше смотри! — но, немного помолчав, посчитал необходимым подвести теоретическую базу под отступничество предков. — Мы, баскенцы, всегда исходим из собственного интереса. Это высшая национальная политика. Когда выгодно — заключаем союз хоть с Черным Духом, когда не выгодно — бьем кого угодно, хоть тех же федералов, и в хвост и в гриву! Мы, между прочим, последними в состав империи вошли — помнишь? Вы, маами, к тому моменту уже лет триста под пятой сидели. И еще триста лет просидите! А мы… Наверняка ведь знаешь, что у нас сейчас твориться?

Собственно, все знали. И Крюк, конечно, знал. Поэтому и заговорил с баскенцем.

Будучи истинным маами, Крюк не стал горячиться в ответ на вспышку собеседника и предложил примирительный тон, впрочем, также отказавшись от дистанцирующего «вы».

— Ну, в общем, в чем-то ты прав, брат… Меня наши тоже иногда бесят. Такие кули бывают — не растолкаешь. Все с оглядкой. Дождутся, пока их на тачку всех погрузят и свезут куда-нибудь. Я вам, баскенцам, прям завидую. Дела хочется. А у нас в землячествах — болото какое-то… Тьфу!

Между разговором такси достигло пункта назначения, и Крюк с искренним сожалением подытожил:

— Ну вот… Приехали… Даже жаль. А то и поговорить по душам не с кем. Одни верноподданные кругом…

Баскенец, не отвечая, молча отсчитывал деньги. Но, уже передав Крюку купюры и мелочь, он не спешил открыть дверь и уйти.

— Вот что, хм… брат! — обратился он к Крюку. — Ты, вообще-то, гляди, не откровенничай так уж слишком с первым встречным: нагореть может. Сечешь?

— У меня вообще-то мозги есть. Я редко с кем откровенничаю. Но с тобой — можно. Или я не прав? — поддел Крюк.

— Да прав, прав…

Как бы сомневаясь в чем-то, как бы принимая какое-то решение, баскенец на короткое время замолк, а потом, видимо, определившись, заговорил вновь:

— Хочешь, я поговорю кое с кем, насчет тебя? Насчет настоящего дела?

— Да. Хочу! — без раздумий и совершенно искренно ответил Крюк.

— Ну ладно… — вновь будто бы медленно соображая что-то проговорил Баскенец. — Тебя где найти можно?