Апокриф

Когда только начинались наши отношения, я боялся, что из-за служения Даниилу должен буду отказаться от Эльги. К счастью, Учитель никогда не требовал от меня этого и в одной из наших бесед даже обмолвился, что напрасно Евангелие от Петра занесли в список апокрифов. На самом деле отношения между Христом и Марией Магдалиной были куда более плотскими, чем принято считать. Петр писал об этом. И о том, что Иисус любил и частенько целовал Марию в уста, и шутил, и смеялся. А официальная Церковь рисует нам портрет какого-то престарелого монаха, а не сына Божьего, полного сил и здоровья. Он же был молодым и обаятельным мужчиной, за которым пошли сотни и тысячи мужчин и женщин. Он просто не мог быть сексуально непривлекательным для своих последовательниц.

Ум, сила и власть – всегда сексуальны.

Я не стеснялся своих отношений с Эльгой, но и не афишировал их. Тем более что попытки папарацци застать нас вдвоем всегда заканчивались неудачей. Фотопленка неизменно оказывалась засвеченной, а цифра просто сходила с ума – мои маленькие защитные шалости. В общем, идиллия в отдельно взятом полусемейном сообществе при сопутствующем содействии божественных сил. Счастье.

Утром пятидесятого дня все вроде бы начиналось как обычно. Я первым проснулся и, как полагается, набросился! Только вот моя любимая вместо того, чтобы после самой замечательной в мире утренней зарядки пожелать мне доброго дня и вернуться ко сну, неожиданно села в постели, вся подобралась и начала разговор, которого я давно ждал и боялся.

– Владимир, – сказала Эльга с такой непривычной мне интонацией, что я вздрогнул.

– Ничего себе! – сказать, что я был поражен, значит не сказать ничего. – Спасибо, что хоть не по имени-отчеству, а то после такого официального обращения я начинаю стыдиться своей наготы. Может, мне встать и надеть официальный костюм с галстуком?

Мое ерничанье осталось незамеченным – Эльга хладнокровно пропустила его мимо ушей. Видимо, она давно собиралась с духом для этого разговора, и теперь остановить ее было уже невозможно.

– Кто я тебе? – поджав губы, спросила она.

– Любимая, – ответил я.

– А в глазах родителей, друзей и соседей я так – временная утеха известного человека или кем ты там себя считаешь?

В душе недоумевая, но понимая, к чему идет разговор, я нежно взял ее за руку и, стараясь говорить как можно спокойнее, произнес:

– Я честно предупреждал тебя, что со мной не может быть простого человеческого семейного счастья.

– Конечно, – Эльга резким движением выдернула руку из моих ладоней, – у твоей бывшей жены оно могло быть, а я недостаточно хороша, да? На ней ты мог жениться и дать свою фамилию, а меня об этом даже не надо спрашивать? Как же – это ведь былое пошлое мещанство, а теперь ты поумнел! Но почему я должна из-за этого страдать? Получается, что мы друг другу никто – детей ты больше не хочешь, жениться не хочешь, а все, для чего я тебе нужна, это банальное удовлетворение твоих сексуальных желаний!

Я никогда не рассматривал наши отношения в таком ракурсе – благодаря начавшемуся служению Даниилу я просто не успел этого сделать, и оттого наш разговор был мне безумно неприятен. Тем более что если бы я ответил честно – а именно, что плотская составляющая наших встреч для меня играет не последнюю роль, я тут же схлопотал бы по своей апостольской непричесанной башке и ближайшие полтора часа успокаивал бы рыдающую возлюбленную. Обычный мужской эгоизм – мы тратим все силы на спасение мира, а помочь конкретному, близкому и очень любимому человеку не считаем нужным.

Неужели так сложно уделить пару часов для совершения всех этих дурацких церемоний, столь никчемных для мужчин и невероятно значимых для женщин? Ну, появится штамп в паспорте, и что? Что – свадебный кортеж, списки приглашенных и толпы обиженных, которые узнали о церемонии только из газет, бесконечные обсуждения наряда, подарков, букетов и прочая чушь, за которой можно будет уже и не вспоминать о начале Страшного суда, меня убьют? Нет. Останусь жив и здоров. Но, с другой стороны, я теперь не просто Вован Соловьев, а апостол, и, хотя я очень люблю Эльгу и готов тяжелым постельным трудом доказывать всю глубину своего чувства к ней, Даниил значит для меня несравненно больше, чем все женщины мира. Нет ничего и никого, способного затмить мою любовь к нему, хотя в этом чувстве нет ни малейшего сексуального оттенка.

Я не стал озвучивать свои мысли Эльге, в этом не было никакого смысла. Лучше уж сразу уйти из ее жизни, потому что, услышав такое, вряд ли она сможет, как прежде, быть рядом со мной. И я не смогу осудить ее за это. Терять я ее не хочу, поэтому и не буду тратиться на пустые слова. В конце концов, сегодняшний вечер потребует от меня столько сил и эмоций, что расходовать себя на семейные сцены мне было бы просто нерационально.