Апокалипсис Томаса

Психиатр скажет, что эта особенность призраков доказывает, что они не из Другого мира. Он может даже предположить, что эти призраки — психологический обман, и мне просто не хватает воображения, чтобы представить их нечувствительными к свету и тени, какими должны быть настоящие призраки, при условии, что они существуют.

Я иногда задаюсь вопросом, почему те, кто строит гипотезы о человеческом разуме, столь легко верят в существование того, что нельзя увидеть, измерить или надежным способом подтвердить их реальность, призраков, — это я об эго, бессознательном «я» — но, тем не менее, обзывают суеверными тех, кто верит, что у тела есть душа.

Женщина остановила жеребца под деревом. Когда я догнал ее, указала наверх, на разлапистые ветви дуба, определенно предлагая мне залезть на него.

Страх на ее лице — страх за меня — я отчетливо видел и здесь, в царстве переплетения света и теней.

Хотя в прошлом мне приходилось встречаться со злобными душами, которые иногда устраивали для меня полтергейст, швыряясь всем, от мебели до замороженных индеек, я не могу припомнить ни одной души, задержавшейся в этом мире после смерти тела, пытавшейся обмануть меня. Обман — эта та особенность человека, которая, похоже, остается с телом.

Убежденный, что женщина знает об ужасной угрозе, которая вот-вот обрушится на меня, я полез на дерево. Сначала по стволу до первой ветви, потом от ветви к ветви, так и поднялся до первой развилки в четырнадцати футах над землей.

Когда посмотрел вниз, увидел сквозь ветви и листву то место, где стояли жеребец и наездница. Они исчезли.

Разумеется, призраки свободны в выборе: могут оставаться, а могут и исчезнуть, и поскольку ни жеребец, ни женщина не говорили, они никак не могли сообщить о своих намерениях.

Сидя на первой развилке, я скоро начал ощущать себя дураком. Я — типичный представитель человечества, а потому кладезь глупости во мне бездонный, и меня постоянно тянет испить из него. Да, я еще не встречал душу, которая бы обманула меня, но это не означало, что таких душ нет и до конца моих дней ни одна из них так меня и не обманет.

Души мертвых, отказывающиеся покинуть этот мир, обычно не склонны к путешествиям, практически всегда остаются в том месте, где умерли. Они не могут отправиться в мультикомплекс, чтобы посмотреть последнюю голливудскую комедию дурных манер и насладиться тридцатидолларовым ведерком попкорна, поджаренным на рыбьем жире, соответствующем всем установленным государством стандартам. После долгих лет постоянного волнения о том, что их ждет на Другой стороне, после долгих лет цепляния за этот мир в надежде увидеть, как их убийцы понесут заслуженное наказание, они имеют право немного поразвлечься.

Я мог представить себе, как эти две души, женщины и коня, мчатся по Роузленду и весело смеются — пусть и беззвучно, — радуясь тому, как легко им удалось убедить простодушного Одда Томаса забраться на дерево и дрожать в ожидании появления несуществующего страшилы, тогда как на самом деле грозило мне только одно: птичка с верхней ветви могла накакать на меня.

А потом страшила появился.

Много страшил.

Первым признаком того, что я не жертва розыгрыша призраков, стал слабый, едкий запах, пробивающийся сквозь листву, добавившийся к ароматам коры, зеленых листьев и желудей, которые все еще висели на дереве.

Хотя не такой насыщенный, как в конюшне, запах озона казался здесь совершенно неуместным. Разумеется, на открытом воздухе им не могло пахнуть так же сильно, как в закрытом помещении. Но так же, как раньше, я не испытывал никаких сомнений в том, что запах этот — предвестник появления чего-то более странного и опасного, чем души мертвых.

Начавшееся изменение освещенности подтвердило мое предположение, что мне предстоит еще одна встреча с теми вонючими тварями, которые могли видеть в темноте. Золотистый утренний свет, сверкающий в зазорах между листьями, стал желто-оранжевым, словно его источник заметно сместился с востока на запад.

Я могу не понимать загадочных фраз, которые слышу от половины встреченных мною людей, но мне по силам достаточно точно определить, когда действительно грядет беда. Если бы я смог найти национальный чемпионат параноиков, то без труда бы выиграл первый приз и удалился на покой.

С лежащим на земле ковром маленьких, овальных, сухих листьев дубовая роща не позволяла живому существу передвигаться бесшумно. Но в любом случае компанию, которая пыталась извлечь меня из ларя для фуража, ни в коей мере не заботила скрытность. Они явились шумною толпой, топая среди деревьев, и сухой треск листьев маскировал разве что их рычание и фырканье.

Я пристально всматривался сквозь листву, но на тех участках земли, которые оказывались в моем поле зрения, не видел ничего путного. Тени от дубовых крон заметно потемнели, все более смещающийся к оранжевому свет не пробивал листву с легкостью лучей утреннего солнца, а просачивался сквозь него, слабый и тусклый, словно отблески пламени, которого я не видел.