Аплодисменты

— Я здесь была и буду… и вас пересижу.

Я это сказала точно, с той же жесткой интонацией, как учитель, который учит, но не любит детей.

Доверие

Я все время повторяю слово «впервые». А чем его заменить, если в жизни все когда-то происходит в первый раз? А потом начинается время ошибок, повторов… Опыт и воля сами по себе не приходят.

К десятому классу, после первого равнодушия друг к другу, мы стали самыми близкими людьми с моей одноклассницей Милой Гитштейн, как будто до десятого класса мы и знакомы не были. Почему так случилось? Не было ни толчка, ни случая к нашему сближению, да, наверное, просто время пришло.

Мы даже родились в один день — 12 ноября 1935 года. «Сестры одним словум, ето неспроста и в один год и, вокурат, в один день… Не, Милашка, якая-то сила есть», — говорил потом мой папа. У меня не было сестры, а мне еще в детстве хотелось иметь сестру или брата. И она стала мне действительно родной, «як сестра». Моя мама ее называла «Милкинс», а папа «Милашкую». Когда он гладил ее по голове, то говорил: «Ого! Якой волос у Милашки, як у ведмедя. А у Люськи, як у горобца».

В отношениях между нами было что-то особенное, точнее всего, пожалуй, здесь слово «доверие». Что-то такое, когда на расстоянии чувствуешь, что тебе не врут, и ты ничего не боишься, не сжимаешься в комок, не оглядываешься назад и дышишь свободно. Тогда отношения ни от чего не зависят, не колеблются, потому что они — главное, а все остальное — второстепенное.

Школы до 1954 года были раздельными. На вечера к нам приглашали мальчиков из 58-й школы, тоже украинской. Это было целым событием!

Папа категорически запрещал мне общаться с мальчиками, а тем более дружить. В «ету дружбу» он не верил. Да и дружбы-то такой раньше не было. Девочка рядом с мальчиком на улице — все оглядываются.

«Ето усе, дочурка, пустое дело. Сперва нада вывчиться, получить образувание — ув обязательном порядке, а там сама себе жениха выберешь. От увидишь, женихов ще в тибя будить… До Киева… не переставишь… Я вот не слухав своего батьку, гуляв з девками…»

После папиных образных выражений я представляла длинную вереницу женихов. Но вереницы не было. Появился один. И то один на двоих. Толик.

После школьного вечера Толик провожал нас домой — он посередине, а мы с Милочкой по сторонам.

Потом Толик провожал нас не только после школьных вечеров. Сначала — меня, затем Милу. Ее родители за мальчиков не ругали. Когда мы втроем спускались по Мордвиновскому на нашу Клочковскую и я видела издали выглядывающих из-за угла папу или маму, я уже не хотела ни провожаний Толика, ничего на свете. Я незаметно переходила поближе к Милочке и шла рядом с ней.

О чем мы говорили с Толиком? Он, в основном, молчал. Единственное, что мы о нем знали, — это что он занимался фехтованием. Тарахтели без умолку мы с Милочкой… читали модные стишки дуэтом:

Она: Позвольте познакомиться, ведь я совсем один.

Я: Ну, что вы пристаете к гражданке, гражданин?

Она: Вы очень мне понравились…

Я: Отстаньте — я прошу!

Она: Скажите ваше имя… скажите!

Я: Не скажу… гм… Лена

Она: Я вас люблю, пойдемте в ЗАГС,

И мы распишемся сейчас.

Сцена 2.

Я: О, ты меня не любишь, ругаешь, обижаешь.

Она: Я вам теперь не муж.

Я: А я вам — ха! — не жена!

У всех троих бурный восторг. Толику было с нами весело. Он не пропускал ни одной встречи. На свидания мы приходили всегда раньше, прятались за деревом. Когда появлялся Толик, еще пережидали несколько минут, а потом уж выходили, извинялись, что опоздали, и так каждый раз.

Сговорившись, мы с Милочкой начинали ему петь в оба уха:

Я: Сколько вам лет? Дайте ответ.

Она: Сорок.

Я: Ну что вы!

Она: Честное слово.

Я: Вам тридцати еще нет…

Эту песню исполняла Клавдия Шульженко. Мы называли это «песнями про старичков». Подумать только, тридцать лет! Нет, нам никогда не будет тридцать! С большим удовольствием Милочка с Толиком слушали мои пародии и подражания Шульженко, Бернесу, Утесову и его дочери Эдит. Мы с Милой были счастливы. Вот и мы уже взрослые.

Папа настоятельно просил прекратить «ету тройку», но встречи и провожания продолжались. И однажды, когда мы возвращались с очередной прогулки, папа вышел нам навстречу. Я знала, чем это пахнет.

Толик поспешно потряс нам по-товарищески руки и тут же нырнул в первый попавшийся двор. Мы с Милой пошли. Она сразу защебетала, стала ласково «заговаривать зубы», а папа сухо ответил: «Идите, идите уперед».

У ворот стояла мама в ватнике, накинутом на халат, испуганная и бледная.

— Марк!..

— Утикай, — прошипел папа и полез в карман пиджака. — Ну, девки, я вас миром просил, по ласке, прекратить ету тройку… терпение лопнуло. Я за себя вже не отвечаю. Ну!! — И, с театральным ужасом на лице, вынул из кармана деревянную скалку, которой мама раскатывала тесто.

— Люся!! — закричала Милочка. Я ее быстро схватила за руку, и мы рванули через наш двор, через полисадник тети Сони, через ветхую деревянную ограду в соседний двор. Папа вслед за нами легко преодолел забор, а под мамой забор рассыпался. «Так и нада — кушай меньший». Мы с Милой еще успели и посмеяться…