Аплодисменты

1970 год. Картина «Белый взрыв». Значит, до этого фильма я не была на съемочной площадке лет пять, не считая одного-двух дней 1968 года в фильме «Взорванный ад». Это было время, когда решила начать с нуля и готова была мыть горшки и играть безмолвные роли (и буду их потом играть в огромном количестве и с удовольствием), а тут откуда ни возьмись — приглашение на «пробы» в Одессу на большую роль. В фильме «Белый взрыв» шесть героев — пять мужчин и одна женщина. Суть истории в том, что во время войны шести альпинистам предстояло взорвать снежную лавину, тем самым преградив путь фашистам. И вот, через смерти, срывы в пропасть и перестрелки, до высоты добираются двое — молоденький солдат и медсестра Вера. Они-то и выполняют боевой приказ, совершают подвиг! Когда я прочла сценарий, безумно захотелось «снежного подвига, белого взрыва», а какая она, эта медсестра, — это потом. Вот это «безумно» меня и погубило. Бездумная поспешность обязательно приводит в результате к ошибке. Переполненная нетерпением играть, я отважно двинулась в Терскол, готовая по первому зову режиссера лезть в гору. В группе был полный штиль. Шла акклиматизация. Никто никуда не торопился. Группа тихо обживалась на новых местах. Иногда кто-то невысоко поднимался, «пробовал высоту». А один актер пожил с недельку, пожил и сказал: «Нет, ребята, у меня здоровье уже не то, вы тут сами по горам давайте, без меня». О, как я его про себя отчихвостила. Ну уж я-то не сдамся вам, милые горы, «… на которых еще не была». Ну, так побываю! И тут же надписала фотографию режиссеру с призывами «Вперед! Никаких отступлений!» Что-то в этом духе. Режиссер — красивый спортивный человек, замечательный рассказчик, с отличным чувством юмора. В номере у него играла прекрасная музыка. Он поставил мою фотографию с призывами у себя на столике — и я еще больше расправила свои неспортивные плечи. Сегодня пасмурно, не снимаем. Вчера не было актера. Назавтра — еще чего-то нет. Но вот опять сегодня — солнце светит и актеры на месте. Но опять не снимаем. Вдруг решили снимать завтра. Ура! Будем снимать финал — самые драматические и сильные сцены картины — тот самый белый взрыв! А до этого взрыва произошло столько трагических событий. И чтобы сыграть в начале съемок такой финал, нужно прожить весь путь, все отношения, все потери и драмы. Нужно было так чувствовать градус каждой сцены, что ночью проснись — и будь готов сыграть любую из любого места сценария. Но умение выстроить температурный график роли пришло ко мне много позже. Ах, если бы в те годы я хоть изредка могла заметить свои ошибки на экране. А тогда… Распирающие силы сослужили дурную услугу. Темперамент, фантазии — и вновь красивый очередной «плевок в вечность». Но намекни мне тогда, перед съемкой, что эта роль будет опять «плевок»… Вскочив до восхода солнца, счастливая, что наконец-то в бой, подрумянилась, забыв, что это финал картины, что моя героиня вконец измученный человек. Не преминула подкрутить «завлекалочки» около ушей — крик моды начала семидесятых — и скорей на вершину! «Привет васюкинцам!» Я на горе! Ровно через пятнадцать минут, в шерстяном спортивном костюме военного образца, околела и превратилась в немую сосульку. Но господи ты боже мой, чего же мне стоило выдержать это испытание и не подать виду целых полчаса. Что играть? Какой я должна быть на этом последнем этапе роли, картины? Мои завлекалочки и румянец, мои глупо обтянутые, как в балете, ноги на снегу! Внутри такой ледяной раздрызг, такой позор, ах-ах — ужас! Бежать, бежать! Куда? Вниз? Под нами четыре тысячи метров! Такси не возьмешь, только головой в пропасть. Но жаль себя… а вдруг? Но никаких «вдруг» в таких случаях не бывает. Первый дубль: тык-мык, тык-мык — мимо. А ведь в меня режиссер верил, говорил, что помнит «Рабочий поселок». Ай-ай-ай! Сейчас режиссер на меня смотрит холодно, равнодушно, отстранение, сложив узкий рот в презрительной гримасе:

— Ну еще раз попробуйте…

— Ну а как?

— Ну как-нибудь по-другому.

Сняли восемь дублей, но ни одного просвета внутри — ни единого. Спустились вниз. Я влетела в свой номер в отчаянии от стыда и беспомощности. Я ничего сделать не могла. Ничего. Когда проявили материал, режиссер сказал мне, что уже поздно менять актрису, но он постарается меня аккуратно вырезать из картины, в крайнем случае оставит на экране мою спину. Жестоко по форме, но справедливо по содержанию. Когда я просеиваю в памяти самые тяжелые минуты жизни в профессии, эта роль перекрывает все глубины моих актерских падений и выбирается на одно из первых мест.