Читаем – Аой! полностью

– Аой!

Зевс, повелитель богов олимпийских и в землях народов рассеянных дальнихи ближних, яростным гневом пылал, огорчённый непозволительным непоспешениемс дачей отчёта ему о некоем громе, на дню – до прибытия тьмы — не стихавшеми доносившемся до иззлащённой Иды, горы, и до Гаргара – верха её; там восседал,наблюдая окрест мира движенье и в ряд составляя события, тучегонительи громовержец, владыка могучий, чьё каждое слово исполнено быть непреклоннои скоро должно и чья мощь в испускании молний и сполохов неукротима и гибельнаравно всему – и живому и тверди. Был вельми Кронид на Гефеста прогневан —сына его, управителя жара, славного в деле кузнечном и в помыслахнепеременчивых и не злокозненных, всеми почтенного, хоть и хромого. Однаждысетью незримою, им изготовленной, были уловлены в спальне домашней его,на ложе, супруга его Афродита, богиня любви, и Аре́й быстроногий, воительныйбог-потаскушник; они в соитии блудном — позе потешной — оба тогда предста́либога́м и супругу вопящему. Хром и недужен, по воле Зевеса обременялся заботами тото совершенствах искусств и ремёсел, полезных бессмертным и смертным.Так возвещал о своём раздраженье Гефесту Кронион, речь передав вестоносцу,отроку, крылья и облаченье имевшему пёстроблестящие, раззолочённые: «Волейсвоей, – а она сокрушить готова любого ослушника, — я бы исторгнул тебя и повергподале владений Аида, в Та́ртар бездоннобезмерный, где нет ни света, ни суши, ни влаги;там, как ты знаешь, лишённый опоры, на все времена обречён находитьсяродивший меня, Крон, дед твой, держатель бывший верховного скипетра —символа воли богов безграничной; — богам неугодным я его счёл, воздав за корыстьи худые деяния мукой жестокою. Нет, не хочу я того же сегодня тебе; пристало тебяуважать на Олимпе и в людях; признаний достоин не в меру других ты; но помни:не пощажу вдругорядь, будешь туда ж помещён, где постигнешь виновность.Поведай же, дерзкий, умышленно ль ты не представил отчёта ко времениили тому полагаешь иную причину; я хоть и знаю про всё, но сам ты сие изложи,чтобы мог я поверить, а дале решим — из такого». Гефест в унынье горчайшее впал,внимая тираде Кронида ужасной;напоминалась ему его хромость бедовая, что поимел он за давнюю малую шалость своюот его необузданного родителя, бога верховного, в негодование дикое впавшего и зашвырнувшего,за ногу крепко схватив, его, с верха Олимпа в сторону дальней низины на острые камни.Немедля ответствовал он, упросив лепокрылого отрокаверною молвь донести свою к уху Зевеса — да будет преградой онаот дальнейшего страшного гнева и нынешний гнев утиши́т и уменьшит.Мыслью и духом собравшись, такие слова вестоносцу он говорилдля владыки державного, необоримого: «Только тебе я, отец, подневолен;слышал я гром; но мне он казался несильным, нисколько не схожимс твоими громами; нёсся же он от Парнаса, пристанища муз и поэтов,горы, у подножья которой вепрь, губитель свирепый, выставив клык,с разбега ударил им бывшего там на охоте сына Лаэрта-царя, Одиссея;славой покрыл тот повсюду себя, хитрец многоумный и воин отменный.Вепрь ему ногу поранил. То ещё до великих событий у Трои случилось.По шраму узнала его остарелая ключница, в доме, куда после странствийтяжёлых и долгих вернулся тайком Одиссей к супруге своей Пенелопе,допреже докучных её женихов опозорив и смерти предав, расстрелявшииз мощного лука. Некий поэтище, сын Александра, Алексий, безвестныйи не замеченный ни на Олимпе, ни в сонмах народов, чьи предки потщилисьоборонять крепкостенную Трою, а также — в потомках бесстрашных ахеян,родом из дальних угорных степей, что по-за по́нтом, — он вот меня упросилколесницу ему изготовить, дабы́ на Парнас поскорее доставить собраньетрудов многолетних его, умещённых отдельно в раскрашенных книгах,с разметкою в каждой о сроке писания. Хоть плодовит, но, конечно, величиемслога сей имярек не равен Гомеру богоподобному. Он на вершине селилсяПарнаса, и там его книгам, он мне сказал, размещаться уместно: да будутони во внимании муз горделивых и ласковых; каждый, туда восходящий,также труды из собранья прочесть не преминет, хвалой их творцу воздавая.Просьбу исполнить я взялся. Та колесница вместительна; вся позолочена,как и положено; я ведь искусен в таком снаряженье. В повозку я и Пегасаупряг, умножив поэту довольство и радость. Только оплошностей не избежал,повлажни́в углубленья ступи́ц, где оси находят опору, не дёгтем, а тольконектаром – для нас, олимпийцев-богов, наилучшим из лакомств и средствомбодренья; такая оплошность одна; а ещё: с другой колесницы ободья отъятыи вставлены мною; из них едино расшилось, подвержено молнии; я не предвиделеё. Дий, сокрушитель! Она от тебя залетела, уже при немалом колёсодвижении,дале подножья горы. По склону наверх колесница неслась, разгоняясь;тогда лишь от трения высохших осей и трепетания обода вышло дрожание;грохот пошёл. Пра́вил послушным и безотказным Пегасом Алексий, Александрид,муж при отваге, решительный, сам, похвалясь мне умением править. Но сладитьс повозкой не смог. Тяжёлые книги назад колесницу тащили и с нею конягу.Не раз и не два катилась она к подошве горы величавой, и с каждымзаездом сильнее возок погромыхивал и дребезжал. До сумерек полныхдать я отчёта не мог — с доставкою к темени только покончил наездник.Зевс многомощный! Родитель! Я тем виноват, что светлого дня не хватилодля трудной работы, а тут ещё промах со смазкой ступи́ц получился.Нектаром снабжён я без меры, но дёгтя немного имел, а к тому ж не хотелосьугря́зить повозку; для божеских дел ведь лучше она бы годилась. Допрежетяжести этакой передвигать на Парнас не пытался из смертных никто.Я виноват! Не казни! Ты и сам, о, Кронион, не слышать не мог, как оттуда,от славной горы, где музам в усладу веселье, целостный день уже с утренней зоритот мой возок погромыхивал. Больше скажу: я трепетал от того, ибо как быскрыл я объятое волей твоею во всём над землёю, где ты навсегда повелитель.То ж возвещу про поэта Алексия, во́зчего. Он ни при чём; уверяю;с богами не спорил ни с кем; а судьбой – горемыка: песни добротно слагает,да только охотников петь их не много; но, в книгах хранимы, когда-нибудь,может, сонмы найдутся, чтоб знать их. В далёкую пору стремился к тому ж и Гомер,поэмы создавший великие в списке едином сначала, в папирусы их занесянесчётные, занявши ими храм преогромный меж стен и от пола до кровли;к вершине ж Парнаса не сам он свой труд затащил, то исполнили боги:они восхищением сразу прониклись от песней божественных мудрого старца,хоть и слепого; и списки другие поэм, по их повеленьям, писцы учинили».Такою-то речью Гефест озадачил вестоносителя, отрока, твёрдо наставив еговмиг донестись до владыки. Тою порою Кронид уж покинул Иды вершинуи на Олимпе воссел. Туда и Гефест торопился: вечеря богов предстояла.Зевс уже принял депешу. Гефеста призвав, так обратился к нему он, мудрыйи строгий: «Дел, что имеешь по кузне, сын мой любезный, не оставляй;блюди и охотность и опыт; не трону тебя повеленьем иным; меня не боись:я боле не гневен, поскольку безмерно в тебе ценю мастерство и прилежность,какие в богах ценишь и сам да и в людях. Алексия также не трону я;хоть не владелец он ни быков, ни о́внов, ни коз, чтобы нам посвящать гекатомбы,похвален зато его пыл во творении книг; да будут отныне и новые, кои он пишет,туда ж помещённые, к музам, на верхе Парнаса. Пусть возит туда; колесницудавай ему ту ж; а для памяти дёгтем не смазывай и не чини; пусть она погромыхивает;пусть погромыхивает; всякий да знает, что то не иной кто-нибудь из поэтовна гору везёт свои строки и мысли мудрёные, – Александрид, и лишь он,как ты, Гефест, речёшь, вдохновенный искусством. Гро́мы, сказал я, егопусть осеняют, но – только! Терпеть не смогу я стараний, когда он и молниибудет ронять на Парнасе, а паче — в пределах иных! Коль станет ослушникомв этом завете моём, книгособранье его я скоро иссыплю под гору;пусть там и истлеет; его ж, написателя, за непочтенье стрелой огневою спалю,и ветрам наказом да будет: прах его, дерзкоковарного, всюду развеять». – Аой!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Читаем – Аой! полностью

– Аой!

Похожие книги

Все жанры