Летом по воскресеньям все дороги на целое лье вокруг Парижа с самого утра были заполнены гуляющими пешком, верхом или в каретах. Все спешили вдохнуть свежего воздуха и порадоваться голубому небу. Кто-то в своих загородных домах, а кто-то – в окрестных деревнях.
Отстояв мессу в маленькой деревенской церквушке, горожане шли вместе с крестьянами танцевать под вязами, пили белые вина с виноградников Со, клареты из Ванва, Исси и Сюрени.
А Грязный Поэт, менее желчный по случаю погожего денька, воспел вечное стремление парижан к бегству из города:
Папаша Буржю и его семья последовали общему примеру.
– В Шайо! В Шайо! По одному су с каждого! – кричали лодочники.
Судно проплывало мимо Кур-ла-Рен и францисканского монастыря Бонзом. Затем пассажиры сходили на берег и устраивали пикники в Булонском лесу.
Иногда лодки подвозили отдыхающих в Сен-Клу. И тогда все бежали в Версаль посмотреть, как обедает король. Но Анжелика отказывалась от такой прогулки. Она решила, что отправится в Версаль только по приглашению его величества. И поклялась себе в этом. А значит, она никогда не отправится в Версаль. Так что она оставалась на берегу Сены со своими опьяненными чистым воздухом сыновьями.
Приближался вечер.
– В Париж! В Париж! По одному су с каждого! – кричали лодочники.
Давид и сын кабатчика, ухажер Розины, за которого она осенью собиралась замуж, брали детей к себе на плечи. У городских ворот их встречали подвыпившие компании.
На следующий день после увеселительной прогулки Одиже неожиданно прервал молчание и сказал Анжелике:
– Чем больше я за вами наблюдаю, милый друг, тем больше недоумеваю. В вас есть что-то, что вызывает у меня досаду.
– Вы про свой шоколад?
– Нет… впрочем, да… в некотором роде. Поначалу я подумал, что вы созданы для любовных утех и даже для души. А потом заметил, что на самом деле вы очень практичны, даже меркантильны и никогда не теряете головы…
«Очень надеюсь», – подумала Анжелика. Но ограничилась лишь одной из своих обворожительных улыбок.
– Знаете ли, – сказала она, – в жизни бывают периоды, когда вы обязаны делать одно, потом другое. Иногда преобладает любовь, особенно если жизнь легка. В другое время это труд, цель, которой надо достигнуть. Так что не стану скрывать, для меня сейчас самое важное – это заработать денег для своих детей… их отец умер.
– Мне бы не хотелось показаться нескромным, но раз уж вы заговорили о детях… Неужели вы думаете, что, занимаясь коммерцией, столь же изнуряющей, сколь и рискованной, а главное, так плохо сочетающейся с семейной жизнью, вам удастся воспитать их и сделать счастливыми?
– У меня нет выбора, – твердо ответила Анжелика. – Впрочем, я не могу жаловаться на господина Буржю. У него я нашла неожиданную поддержку, на что никак не могла рассчитывать в своем безысходном положении.
Одиже кашлянул, теребя свой кружевной воротник, и нерешительным тоном произнес:
– А если бы я предоставил вам выбор?
– Что вы хотите этим сказать?
Анжелика посмотрела на него и увидела в его карих глазах едва сдерживаемое восхищение. Момент показался ей подходящим, чтобы продолжить переговоры.
– Кстати, вы наконец получили свой патент?
Одиже вздохнул:
– Вот видите, вы заинтересованы и даже этого не скрываете. Ладно уж, скажу все: у меня пока нет печати канцелярии и я не надеюсь получить ее до октября. В жаркое время Сегье пребывает в загородном доме. Но начиная с октября все пойдет очень быстро. Я переговорил о своем деле с графом де Гишем, зятем канцлера Сегье. Поэтому, как вы понимаете, в скором времени у вас не останется никакой надежды стать прекрасной шоколадницей… Разве что…
– Да… разве что… – прервала его Анжелика.
И она без обиняков посвятила его в свои планы. Анжелика призналась Одиже, что у нее есть более ранний, чем у него, патент, при помощи которого она может наделать ему хлопот. Но разве не лучше было бы договориться? Она взяла бы на себя производство исходного продукта, а он бы его использовал для приготовления напитка и сластей. А чтобы иметь долю от прибыли, она бы работала в его кондитерской и вложила бы свои деньги.
– Где вы рассчитываете открыть кондитерскую? – спросила она.
– В квартале Сент-Оноре, неподалеку от креста Трауар. Но ваши рассуждения не выдерживают никакой критики!
– Отлично выдерживают, и вы это знаете! Квартал Сент-Оноре – отличное место. Рядом Лувр, Пале-Рояль… Там не придется устраивать заведение наподобие таверны или харчевни. Мне представляется нарядный пол из черных и белых плиток, зеркала и позолоченные деревянные панели, а позади кондитерской садик с увитыми зеленью беседками, как в монастыре селестинцев… беседками для влюбленных…
При этих последних словах метрдотель, которого замысел Анжелики вновь вверг в мрачное расположение духа, опять повеселел: