Анжелика. Путь в Версаль

Никола обхватил талию Анжелики. У него была особая манера обнимать, так что у нее складывалось впечатление, что она закована в два железных обруча, вроде тех, что носят на поясе узники. Но столь суровое объятие не всегда было неприятным. Как раз в тот вечер в его мускулистых руках она чувствовала себя слабой и защищенной. Держа в руках конфеты, игрушки и флакончики духов, она завороженно следила за битвой животных, кричала и топала ногами вместе со зрителями, когда кабан с черной свирепой мордой, сбросив атакующих, из последних сил вспорол клыками брюхо одного из догов.

Вдруг прямо напротив них, по ту сторону арены, она увидела Родогона Цыгана. В пальцах он вертел остро заточенный кинжал. Брошенный нож просвистел над ареной. Анжелика кинулась в сторону, увлекая за собой Никола. Кинжал пролетел в дюйме от его шеи и воткнулся в горло торговца китайскими безделушками. Сраженный наповал, тот вытянул вперед руки, откинув полы своего разноцветного плаща, и на мгновение стал похож на насаженную на булавку огромную бабочку. Потом изо рта у него фонтаном хлынула кровь, и он рухнул.

И тут Сен-Жерменская ярмарка взорвалась.

* * *

В полночь Анжелика вместе с десятком других женщин и девушек, две из которых принадлежали к банде Каламбредена, была брошена в подвал тюрьмы Шатле. Когда тяжелая дверь захлопнулась, казалось, все еще были слышны крики нищих и бандитов, которых безжалостные грабли стражников и полицейских притащили с Сен-Жерменской ярмарки в общественную тюрьму.

– Вот мы и попались, – сказала одна из девиц. – До чего я невезучая! Первый раз вышла прогуляться куда-то, кроме Глатиньи, так ведь надо было, чтобы меня сцапали. С них станется приговорить меня к дыбе или козлам за то, что я не осталась в своем квартале.

– А это больно? – спросила девочка.

– О бог ты мой, у меня до сих пор вены и нервы растянуты. Когда палач посадил меня туда, я кричала: «Боже милосердный! Дева Мария, сжальтесь надо мной!»

– А мне, – сказала другая, – палач запихал прямо в глотку пустой рог и залил через него почти шесть чайников холодной воды. Если бы еще это было вино! Мне казалось, меня разорвет, как мочевой пузырь свиньи. А потом они притащили меня к огню в кухне Шатле, чтобы привести в чувство.

Совершенно равнодушная к деталям, Анжелика слушала эти голоса, доносящиеся из зловонного мрака. Мысль о том, что ей, разумеется, во время обязательного для всех обвиняемых допроса предстоит пройти пытку, не проникала в ее сознание. Ее беспокоило лишь одно: «А дети?.. Что с ними будет?.. Кто позаботится о них? Вдруг в башне о них забудут и их съедят крысы?..»

Хотя в камере было холодно и промозгло, на висках ее выступили капельки пота.

Присев на кучу гнилой соломы, она прислонилась спиной к стене и, обхватив колени руками, уговаривала себя не дрожать и успокоиться:

«Найдутся женщины, которые позаботятся о детях. Они неаккуратные, неумелые, и все же они соображают дать своим детям хлеба… Дадут и моим… Впрочем, если Полька там, я спокойна… И Никола присмотрит…»

А вдруг Никола тоже арестован? Анжелика снова переживала ужас, который испытала, когда бежала кривыми улочками, чтобы спастись от кровавой бойни, а перед ней всякий раз вырастала фигура стражника или сержанта.

Все выходы с ярмарки и из предместья охранялись, можно было подумать, что количество полиции и стражников вдруг увеличилось.

Анжелика пыталась вспомнить, успела ли Полька покинуть ярмарку до начала потасовки. Последний раз она ее видела, когда бесстыдница тащила к берегу Сены юного провинциала, одновременно испуганного и восхищенного. Сначала они, возможно, останавливались перед многими лавочками, гуляли, пили в кабаке…

Собрав всю волю, Анжелика сумела убедить себя, что Польку не взяли, и эта мысль немного успокоила ее. Из глубины ее души поднималась тревога, и с губ машинально срывались обрывки забытых молитв.

«Сжалься над ними! Спаси их, Дева Мария… Клянусь, – твердила она, – если мои дети будут спасены, я вырвусь из этого ада… Я убегу из этого общества преступников и воров. Я постараюсь зарабатывать на жизнь своим трудом…»

Она вспомнила торговку цветами и принялась строить планы. И время пошло быстрей.

Утром громко лязгнули запоры, заскрежетали ключи, и дверь отворилась.

Стражник посветил в камеру факелом. Свет, попадавший сюда через узкую бойницу, расположенную в стене толщиной в два туаза, был таким скудным, что ничего нельзя было увидеть.

– Ага, вот и маркизы! – радостно выкрикнул он. – Налетай, ребята, урожай будет отличный!

За ним вошли еще три стражника и вставили факел в закрепленное в стене железное кольцо.

– Ну что, лапочки, будете умницами, а?

Один из них вытащил из-под накидки ножницы.

– Сними-ка чепец, – велел он женщине, сидевшей возле двери. – Тьфу, седая! Ничего, и за это дадут несколько су. Я знаю одного цирюльника, возле площади Сен-Мишель, он делает из таких дешевые парики для старых клерков.

Он состриг седые волосы, перевязал их обрывком веревки и бросил в корзину. Его товарищи смотрели на головы других узниц.