Анж Питу

– Я его брат, ваше величество. И юноша отвесил королеве поклон еще более низкий и изящный, чем все предыдущие.

– Мне следовало бы с самого начала узнать в вас одного из самых верных моих слуг, – сказала королева, справившись с замешательством и бросив на окружающих взгляд, исполненный прежней уверенности в себе. – Благодарю вас, барон; как могло случиться, что я впервые вижу вас при дворе?

– Сударыня, мой старший брат, заменяющий мне отца, приказал мне остаться в полку, и за те семь лет, что я имею честь служить в королевской армии, я был в Версале лишь дважды.

Королева пристально вгляделась в лицо юноши.

– Вы похожи на брата, – сказала она. – Я побраню его за то, что он не представил вас ко двору.

Простившись с бароном де Шарни, Мария-Антуанетта возвратилась к своей подруге графине, которую вся эта сцена не вывела из забытья, чего, однако, нельзя сказать обо всех остальных гостях королевы. Офицеры, воодушевленные ласковым обращением королевы с молодым де Шарни, воспылали еще большим желанием защитить честь короны, и отовсюду стали раздаваться грозные восклицания, свидетельствовавшие о готовности покорить по меньшей мере всю Францию.

Мария-Антуанетта не преминула воспользоваться этим умонастроением, безусловно отвечавшим ее тайным мечтам.

Она предпочитала борьбу смирению, смерть – капитуляции. Поэтому, едва узнав о парижских событиях, она решилась, сколько хватит сил, противостоять мятежному духу, грозившему гибелью всему государственному устройству Франции.

На свете есть две слепые, безрассудные силы: сила цифр и сила надежд.

Цифра, за которой следует армия нулей, способна померяться мощью с целым миром.

Точно так же обстоит дело с желаниями заговорщика или деспота: пыл, в основании которого лежит еле теплящаяся надежда, рождает грандиозные замыслы, которые впрочем, испаряются так быстро, что даже не успевают сгуститься в туман.

Нескольких слов барона де Шарни и последовавших за ними приветственных криков было довольно, чтобы Мария-Антуанетта вообразила себя предводительницей великой армии; она уже слышала, как катятся к месту боя ее пушки, призванные не убивать, но наводить ужас, и радовалась испугу парижан, словно окончательной победе.

Окружавшие ее мужчины и женщины, хмельные от молодости, доверчивости и влюбленности, толковали о блестящих гусарах, могучих драгунах, страшных швейцарцах, шумливых канонирах и издевались над грубыми пиками с необструганными древками, не сознавая, что острие этих пик грозит гибелью благороднейшим умам Франции.

– Я, – прошептала принцесса де Ламбаль, – боюсь пики больше, чем ружья.

– Потому что смерть от пики более уродлива, дорогая моя Тереза, – со смехом отвечала королева. – Но, как бы там ни было, не тревожься. Наши парижские копейщики не стоят прославленных швейцарских копейщиков Мора, к тому же у швейцарцев есть в запасе не только пики, но и превосходные мушкеты, из которых они, благодарение Богу, стреляют с превеликой меткостью!

– О! За это я ручаюсь, – подтвердил господин де Безанваль.

Королева снова взглянула на г-жу де Полиньяк, чтобы узнать, вернули ли ей все эти доводы хоть немного спокойствия, но графиня, казалось, сделалась еще бледнее и печальнее.

Мария-Антуанетта, относившаяся к подруге с такой нежностью, которая частенько заставляла ее забывать о королевском достоинстве, тщетно пыталась развеселить ее.

Молодая женщина хранила прежнюю мрачность и, судя по всему, предавалась самым мучительным раздумьям.

Но отчаяние ее повлияло лишь на настроение королевы. Юные офицеры с прежним пылом обсуждали план предстоящей битвы, а командиры их беседовали с бароном де Арни.

В тот миг, когда это лихорадочное возбуждение достигло наивысшей точки, в покои королевы один, без охраны и без доклада, улыбаясь, вошел король.

Не в силах сдержать волнения, которым она заразила своих гостей, королева бросилась ему навстречу.

Все, кто был в ее покоях, при виде короля смолкли, и в комнате воцарилась мертвая тишина; каждый ждал слов властителя, одного из тех слов, что воодушевляют И покоряют.

Как известно, когда в воздухе скапливается много электричества, малейшего сотрясения оказывается достаточно, чтобы высечь искру.

В глазах придворных король и королева, двигавшиеся навстречу друг другу, были двумя электрическими зарядами, из столкновения которых не могла не возникнуть молния.

Итак, придворные с трепетом ожидали первых слов, какие сорвутся с королевских уст.

– Сударыня, – сказал Людовик XVI, – из-за сегодняшних происшествий мне забыли подать ужин; сделайте милость, позвольте мне отужинать здесь, у вас.

– Здесь? – изумленно повторила королева.

– С вашего позволения.

– Но.., ваше величество…

– Я нарушил вашу беседу. Ну что ж, за ужином мы ее продолжим.

Короткое слово «ужин» погасил? всеобщее возбуждение. Однако последняя фраза короля: «за ужином мы ее продолжим», – была произнесена с таким хладнокровием, что даже королева не могла не признать: за этим спокойствием кроется немалое мужество.

Конечно же, король хотел показать, насколько он выше сиюминутных страхов.